Мария Колесникова - Воспоминание об Алмазных горах
— Мы, монголы, добились государственной автономии. Однако наши правители, преследуя корыстные цели, вступили в тайный сговор с китайскими властями, предали автономию. Генерал Юй Шучжен привез с собой много войска и, устроив в Урге демонстрацию военной силы, настолько запугал всех, в том числе богдогэгэна и премьер-министра, что смог легко распустить правительство. Это вызвало глубокое недовольство всех аратов. Могу открыто довести до вашего сведения, что если угнетение монголов не прекратится, то революционная борьба усилится.
Максаржава и Дамдинсурэна подвергали пыткам. Дамдинсурэн умер в тюрьме. И вот китайцы оттеснены из Монголии Унгерном, Хатан Батор Максаржав — на воле. Желая найти поддержку у монгольской знати, Унгерн назначил Максаржава главнокомандующим монгольскими войсками, привлек к операции по разгрому китайцев-гаминов в районе Чойра, близ Урги. Хатан Батор уничтожил китайских оккупантов.
Но гамины не были главными противниками Унгерна. Он усиленно готовил набег своих банд на территорию Советской России. Реквизировал у населения лошадей, мобилизовал в свои отряды монголов.
— Я хочу восстановить три монархии: русскую, монгольскую и маньчжурскую, — заявлял он. Всех, кто противился его планам, расстреливал, вешал. Всех, кто казался подозрительным, расстреливали без суда и следствия. Монголия покрылась виселицами. Этот белый барон, ставленник японцев, был ничуть не лучше гаминов генерала Юя.
В своих планах нападения на Советскую Россию Унгерн решил использовать Максаржава, убедившись в том, что цирики ему беспрекословно повинуются.
В то время когда Сундуй-Сурэн разговаривал в Кяхте со Щетинкиным, в кабинете барона Унгерна сидел Максаржав. Разговор между бароном и Максаржавом шел через толмача, лицо которого казалось очень знакомым князю. У него была хорошая память на лица, но сейчас он не мог вспомнить, где и когда раньше видел переводчика.
— Досточтимый князь, — говорил Унгерн, — через несколько дней мы выступаем на Кяхту и Троицкосавск. Монголы будут воевать с монголами, русские с русскими. Ваши войска, высокий князь, должны уничтожить партизан некоего Сухэ-Батора и его так называемое народное правительство. А я пойду дальше, в Забайкалье.
У Максаржава были холодные, непроницаемые глаза.
— Вам не нравится мой план? — спросил Унгерн с ехидными нотками в голосе. — Кстати, вы знакомы с этим Сухэ-Батором?
— Очень хорошо знаком. За храбрость в боях с маньчжурами я присвоил ему звание Батора. Он мой друг.
— Понимаю. — Унгерн улыбнулся. Но это была зловещая улыбка. — А правда ли, что ваш сын Сундуй-Сурэн служит в войсках Сухэ-Батора? — спросил барон.
— Мой сын вправе сам выбирать себе дорогу.
— Ваш сын на ложном пути. Я назначил награду за голову Сухэ-Батора. Он враг престола, он мой враг. Он поднял на ноги всю голытьбу, стал ее вождем. В своей гордыне этот вахмистр, сын пастуха и сам пастух, вознесся выше вас, светлейший князь. Истинный национальный герой Монголии вы, а не он! А Сухэ-Батор действует так, будто не существует ни вас — военного министра, ни главы государства — лучезарного богдохана. Он от имени монгольского народа обратился за помощью к Ленину. Кто дал ему такое право? Он друг Ленина, а не вага!
— Каждый вправе сам выбирать себе друзей!
— Против нас красные хотят бросить десятитысячный корпус. Известный партизан Щетинкин со своим конным отрядом уже перешел монгольскую границу и соединился с Сухэ-Батором. Все они будут уничтожены. Мне жаль вашего сына, досточтимый князь. Еще не поздно вернуть его…
— Я уже сказал: мой сын вправе сам выбирать себе дорогу.
— Да, разумеется, — поддакнул Унгерн, — но вы военный министр и обязаны выступить против Сухэ-Батора.
Максаржав поднялся.
Унгерн тоже поднялся. Укоризненно покачал головой.
— Высокий князь, мне понятны ваши чувства: монгол не может идти против монголов…
Лицо Максаржава сделалось гневным.
— Я снимаю с себя полномочия военного министра! — перебил он Унгерна.
— Успокойтесь, высокий князь. Вы должны заботиться о благоденствии и безопасности Монгольского государства. Ну а если мой план рухнет и красные полчища ринутся в Монголию? Вы отказываетесь идти на Кяхту? Прекрасно. Но, как военный министр, вы обязаны заботиться об увеличении войска на случай вторжения Красной Армии. Поезжайте на запад, в Улясутай, и займитесь мобилизацией монголов в армию. Такова воля светлейшего богдогэгэна. Вам поможет начальник моего гарнизона в Улясутае подъесаул Ванданов. Не будем ссориться, высокий князь. Не будем ссориться…
Максаржав, не попрощавшись, вышел из кабинета. Унгерн в бессилии упал на спинку кожаного кресла. Толмач молча наблюдал за ним.
— Догони его и вручи предписание! — приказал Унгерн толмачу. Толмач проворно схватил конверт со стола, выскочил из кабинета. Но Максаржава он догнал только на улице, протянул ему конверт.
— Здесь предписание, высокий князь. Унгерн надеется, что в Улясутае вы сразу же займетесь мобилизацией.
Максаржав молча смотрел поверх головы толмача.
— Высокий князь, — сказал толмач, — советую вам не торопиться в Улясутай.
Максаржав удивленно поднял брови.
— Как понимать твои слова?
— Я советую прибыть в Улясутай не с вашими пятьюдесятью цириками личной охраны, а с большим, хорошо вооруженным отрядом. Мобилизуйте войска по дороге.
— Таков совет барона? — спросил Максаржав.
— Нет, высокий князь. Есть письмо барона Ванданову убить вас в Улясутае!
Максаржав молчал. На его лице были написаны подозрительность, недоверие.
— Почему я должен верить тебе? — наконец спросил он.
— Мне можно верить, можно не верить, — отозвался толмач с улыбкой, — но есть человек, которому мы верим оба.
Максаржав, казалось, был заинтересован.
— Кто он?
— Ваш старый знакомый Щетинкин!
Максаржав пристально вгляделся в лицо толмача.
— Твое лицо мне знакомо. Как тебя зовут, любезный? — спросил Максаржав.
— Мое имя вам ничего не скажет. Зовут меня Кайгал. Я не монгол. Я урянх. Мы с вами встречались раньше, возле Белоцарска. Я был переводчиком у Щетинкина.
Теперь Максаржав вспомнил.
— Мой совет: соберите как можно больше войска, оно может пригодиться другу вашего сына Сухэ-Батору, — сказал Кайгал.
— Спасибо за совет, друг! — с чувством отозвался полководец.
Щетинкин всегда придавал особое значение организации разведки. Кайгал и Албанчи сами явились к нему в штаб и вызвались быть разведчиками. Оба они в совершенстве владели монгольским языком.
