Юлия Власова - Каллиграфия
— Не стану отрицать, появление Веку меня скорее обрадовало, нежели огорчило, но на вашем месте я всё ж не стала бы слепо верить ее рассказу. А вдруг это не рассказ вовсе, а досужие россказни?! — взвешенно говорила Мирей, ходя из стороны в сторону, тогда как Роза и Кианг, притихнув, сидели на диванчике. — Да вы и сами видели, на ладан она не дышит, свежа, стройна, розовощека. Кто знает, может, она прикидывается. Может, ее и не похищали вовсе!
«У нашей провансальской подруги в голове сейчас одна теория вероятностей! — шепнула Роза на ушко Кианг, однако в тот же миг была приструнена командирским взглядом француженки. — Центурион в юбке», — насупившись, добавила она. А глубокая мысль Мирей разворачивалась тем временем во всем своем объеме:
— Вот так живешь ты рядом с человеком, уши развесишь, а потом оказывается, что он насквозь пропитался коварством. Я-то в Аннет гниль за версту чуяла еще до катастрофы, а вот вы дружно возвели ее в кумиры! Возвели легкомысленно, не разобравшись, и теперь готовы уверовать в любой ее вымысел. А я вам говорю, подходите ко всему критично, анализируйте, не давайте обвести себя вокруг пальца. У тебя, Розали, лапша на ушах скоро станет видна невооруженным глазом, а что до Элизабет, которая бродит неизвестно где, то ни для кого не секрет, как она порой бывает наивна и мягкотела.
Сообразив, что хватила через край, Мирей, однако, не стала утруждать себя оправданиями, а приступила прямиком к обличению китаянки, норов которой хоть и поумерился, всё ж оставлял желать лучшего.
— Ки-и-анг, — с расстановкой произнесла она, надеясь, что такой воспитательный прием окажет на непокорную азиатку должное действие, — я призываю тебя к рассудительности. Твоя приверженность была б достойна похвалы и восхищенья, если б служила нам на благо. А так — тебе и нам во вред. Аннет не заслуживает твоего обожания, уж поверь мне. Ты всего-то навсего пополняешь многочисленный строй ее поклонников, а, стало быть, нужна ей не более, чем кто-либо из ее свиты «теней». Расшибешься в лепешку, выслужишься перед нею ради кратковременного благосклонного взгляда, а потом опять — забвение, ожидание, новые попытки угодить. Если уж говорить чистосердечно, я бы подобного унижения не вынесла. Пылкое поклонение кумирам доводит нас до того, что мы теряем собственное лицо, неповторимую нашу индивидуальность. Задумайся, моя дорогая, приличествует ли тебе, гордой и вольной птице, расстилаться перед какой-то чужестранкой, попирая тем самым устои своего народа.
Кианг склонила голову, видимо, соглашаясь с ее доводами. А Мирей патетически продолжала:
— Я призываю вас, верные друзья мои, отбросить всякое подобострастие и выступить против скрытого врага, врага незаметного и ловкого. Могу поспорить, что в данную минуту Аннет старается втоптать в грязь имена наших славных товарищей: самоотверженной Жюли, мудрой Джейн, жизнерадостного Франческо, а с ними и синьора Кимура. Так не будем же верить этой хитрой и коварной бестии! Мне невыносимо думать, что герои наши возвратятся с победой, а мы, вместо лавровых, возложим на их головы терновые венки!
И не изъяснялась бы Мирей в столь пафосных выражениях, если бы прежде не начиталась под завязку романов золотого века.
Глава 24. На пороге смерти
Фланирование Елизаветы доводило Люси до белого каления, тогда как почетная гостья хранительницы искренне полагала, что выполняет свою святую обязанность, следя за пленницей и никого к ней не подпуская. Детишки к тому времени посмелели. Повылазив из своих «секретных» закутков, они толпились поодаль, и Лиза была для них сродни надзирателю, а помощница Актеона — разъяренной львице, которая вонзится зубами в любого, коль скоро ее спустят с цепи.
Аризу Кей возвращалась с пляжа, когда орава маленьких непосед окружила ее и принялась дергать за юбку, допытываясь, кто такая эта блондинка и почему она опутана корнями.
— Терпение, крошки. Я отвечу на все ваши вопросы, когда закончится буря. То есть, если она закончится, — сказала Аризу Кей, потрепав малышей по волосам.
— Какая буря?!
И тут только, обратив взоры на запад, они увидели, как из-за моря надвигается туча, черная, как воронье крыло, и пухлая, точно перина.
— Пока я буду заниматься пленницей, созовите своих товарищей и собирайтесь в красной пагоде. Я никогда еще не видела такой страшной тучи, — передернулась хранительница. — Да я вообще никогда не видала здесь туч!
— Тебя мы переправим в твой мир, — сказала она, обратившись к Люси. — Сосна, ослабь узы!
У Лизы занялось дыханье, когда жесткие жгутоподобные корни зашевелились и, извиваясь, словно живые змеи, с бередящим душу шелестом втянулись внутрь дерева. Помощница Актеона осела на землю, закатив глаза, и несколько минут оставалась в таком положении.
— Не приступ ли у нее? — заволновалась Елизавета.
— У той, которая так недавно грозилась стереть меня в порошок, я думаю, достанет сил, чтобы опомниться и встать на ноги, — озадаченно сказала японка. — Меня куда больше беспокоит фронт, что движется на нас с неумолимой быстротою.
— Ах! Вон тот?! Батюшки! — цепенея, проговорила Лиза. — Он совсем близко! Еще чуть-чуть — и нас накроет!
Грозовая туча наползала на сад, гудя, как пассажирский лайнер. Вернее, создавалось ощущение, что она гудит: больно уж нагоняла она страху. Сейчас волшебный островок на небесах окажется между молотом и наковальней, и проростки, может статься, побъет градом, а с сакур поопадают лепестки… Надобно торопиться.
Аризу Кей простерла руки над бездыханною Люси, намереваясь осуществить телепортацию, как только пленница обретет сознание. Порывистый ветер уже терзал цветущие ветви, ветви с розовыми и белыми бутонами, ветви с усохшими, коричневыми бутонами… ветви с побуревшими, свернувшимися листьями и увядшими у основания молодыми листочками… Елизавета подняла голову и ахнула: над нею моталась почти голая ветка, потрясая оставшимися кое-где уродливыми отростками. В лицо ей смотрела омертвелая осень, сморщившаяся, ссохшаяся карга с беззубым ртом. Такой осени здесь не было вовек. Трава под ногами выцвела, заморосил дождь, и чудилось, будто капля за каплей на сад обрушивается небо.
— Мне не нравится, как стонут деревья. Грядет что-то зловещее… — проронила хранительница. — Лиза, милая, беги в пагоду, успокой детей! Я догоню!
Та безнадежно выдохнула: «Хорошо», — и, едва не распластавшись на скользкой земле, умчалась под завывания ветра.
Люси была мастерица ломать комедии, и многие ее выходки часто сходили ей с рук, пока она жила в доме Актеона. Но кто такой Актеон, а кто — Аризу Кей? По простоте душевной Спиру прощал ей всякое прегрешение и закрывал глаза на всякий ее проступок. И об арсенале всевозможных ее масок он, конечно, осведомлен не был. Хранительница же тотчас разглядела ее притворство и, без антимоний, жестом утвердила ее в вертикальном положении.
