Сергей Абрамов - Опознай живого (Сборник)
— Может быть, ветром сдуло? — предположил Вернер.
— Так ведь она же прибита.
И лишь подойдя к столбу вплотную, мы заметили, что повернулся весь столб, причем странно повернулся — не в земле, по-прежнему прочно утоптанной и твердой как камень, а так, словно поворачивали его, держа за основание и скручивая вещество столба, как веревку. Скрученность древесины была заметна сразу, и доска была прибита к ней уже не параллельно, а перпендикулярно к шоссе.
— Ведьмы шалят, — сказал я.
— Это не ведьмы, — покачал головой Вернер. — Искривилось пространство, а вместе с ним и древесина столба. Это они. Посмотрите: пыльного дымка внизу уже нет.
Он шагнул и уперся в столб. Шагнул и я, стараясь попасть ногой в знакомое место, куда ступал для того, чтобы попасть в исчезнувший уже коридор. Нога уже ничего не нашла — только пыль…
ТЕЛЕФОННАЯ НОЧЬ. БЕРНИ ЯНГ
Вернер позвонил мне поздно вечером:
— Господин Янг?
— Почему так официально, профессор?
— Я вообще не хотел говорить с вами. Помните, я не сказал ни слова по дороге домой…
— Не помню. Ничего не помню, Вернер, кроме счастья, что все это удалось.
— Убийство вам удалось. Вы убили открытие, Янг. Наука уже ничего не узнает о нем. Никогда. Доказательств нет.
— Лучше не знающая наука, чем знающая и способствующая преступлению. Вспомните Хиросиму, профессор.
— Вы Герострат, Янг.
— Если уж прибегать к сравнениям из древнейших текстов, то я скорее Иосиф из Аримафеи, который с согласия Пилата, подчеркиваю: с согласия Пилата, лично снял с креста тело Иисуса.
— Я не давал согласия. Я старался вам помешать.
— А я убедил вас не силой, а логикой.
— Тем, что у меня осталось второе открытие?
— Конечно.
— И его уже нет. Камни потускнели и не светятся. В темноте их уже не отличишь от кусков угля. А на всех микроскопических срезах кристаллическая решетка везде одинакова. Камни мертвы.
Я молчал. Мысль о том, что меня поняли даже вернее и лучше, чем я рассчитывал, кружила голову. Голос Вернера в трубке спросил с раздражением:
— Испугались?
— Ничуть. Может быть, это всего лишь результат ваших исследований?
— Не знаю. Теперь уже не проверишь.
— Почему? Попробую.
— Что?! — вскрикнуло в трубке, но я уже нажал на рычаг.
Услышав гудки, я набрал номер Стона. С ним долго не соединяли, дворецкий что-то твердил о том, что господин уже спит и будить не приказано, но я неумолимо настаивал: разбудите и объясните, что дело не терпит отлагательства, а говорит физик Янг. Так, мол, и передайте.
Наконец сонный голос спросил:
— Какой еще Янг?
— Тот самый. Не представляйтесь, что не помните.
— Какого дьявола вы меня беспокоите ночью?
— Сейчас узнаете. У вас еще при себе наши камни?
— Мои, а не наши.
— Ну, ваши. Теперь разницы нет. Какие-то из них вы, наверное, припрятали еще от Спинелли?
— А почему это интересует вас?
— Сейчас заинтересует и вас. Если они хранятся где-нибудь поблизости, возьмите и рассмотрите их внимательно. И при свете и в темноте.
Голос в трубке уже испуган:
— А что случилось?
— Делайте, что вам говорят. Потом объясню. Трубку не вешайте. Жду.
Стон не возвращался к телефону долго, минут пять или десять. Я жду. И наконец слышу встревоженное и недоуменное:
— Ничего не понимаю…
— Поймете. Камни потускнели?
— Совершенно. Как бутылочное стекло.
— И в темноте уже не горят?
— Ни искорки.
— Лопнули ваши миллионы, Стон.
Тяжелое дыхание в трубке и робкий, умоляющий голос:
— Может, вы объясните мне, что случилось?
Я объясняю. Говорю об исследованиях Вернера. О том, что это вообще не алмазы, и не бриллианты, и даже не камни вообще, а живые организмы, элементы своеобразной кристаллоорганики. Сравниваю их, чтобы ему легче было понять, с коралловыми полипами, создающими атоллы и целые острова. Поясняю, что алмазный кокон, где мы побывали, и есть что-то вроде такого острова, созданного классом особых кристаллических существ. О разуме я молчу: все равно не поймет да и понимать ему незачем.
— Кто вам разрешил эти исследования?
— Я и не спрашивал ни у кого разрешения. Просто еще в коконе заподозрил, что они живые.
— Сколько камней вы дали этому профессору?
— Три или четыре, не больше.
В трубке уже ничем не сдерживаемый гневный настрой:
— К моим камням никто не прикасался. Никто. Так почему же они потускнели?
— Потому что потускнели все камни, — терпеливо поясняю я, — все, какие были вынесены с россыпи и где бы они ни находились сейчас — у вас или у ваших компаньонов, в магазинах или у покупателей. Словом, все. Вам понятно? Все.
— Не понятно.
— Поскольку это не алмазы, а частицы живой кристаллической структуры, — опять терпеливо разжевываю я, — жизнь их, а следовательно, и блеск, и свечение, и бриллиантовая яркость развивались в привычной им среде, с иным химическим составом воздуха, без угарных примесей, вредных газов, даже солнечной радиации, — в среде, где ничто не горит и не тлеет, не гниет и не разлагается. Попав в нашу, уже достаточно отравленную атмосферу они просто не смогли жить.
— Почему же они скончались одновременно? Может быть, вынесенные позже еще живут?
— Не думаю.
Мысль Стона делает неожиданный скачок:
— Мои жили почти три месяца. Если сейчас вынести оттуда побольше новых, мы даже при снижении цен проглотим весь ювелирный рынок.
— Не выйдет, — говорю я спокойно.
— Почему?
— Сезам захлопнулся.
— Какой Сезам?
— Вход в гиперпространство у «ведьмина столба» на шоссе.
— Он всегда закрывается и открывается. Зависит от погоды и времени дня.
— Теперь уже не откроется.
— Вы так уверены?
— Я лично пытался пройти сегодня. Не вышло. Вход захлопнулся у^меня под носом. Даже столб вывернуло.
— Из земли?
— Нет, в земле. Скрутило, как жгут. Страшная месть леймонтских ведьм, господин Стон.
Молчание в трубке, и новый поворот разговора.
— Вы действительно своевременно разбудили меня, Янг. Надо думать о будущем. Возможно, вам придется выступить в суде.
— В каком суде? — не понял я.
— Меня могут обвинить в торговле фальшивыми бриллиантами. В мошеннической продаже их за настоящие. Возможны любые осложнения.
— Я скажу правду.
— Интересно, как будет воспринята в суде ваша правда о дырке в пространстве.
— А ваша?
— Я еще не обдумал план защиты. Когда вы мне понадобитесь, я пришлю своего адвоката.
