Николай Камбулов - Обвал
— А знаешь, я на ком женился? Ты, видно, и не поверишь, если скажу… На Варе. Очень красивая, очень нежная, но еще пугливая, как вот эта синица… Я уж потом узнал, чья она дочка, а сразу не признавалась. Ты помнишь Григория Михайловича Тишкина?
— Помню, Ваня. Тишкин погиб на моих глазах…
— Да не погиб Тишкин! Он к немцам переметнулся! — резко возразил Лютов. — Моя Варенька тоже об этом знает… Я уже собирался уезжать из Керчи, а Варенька говорит мне: «Ты чего же про папу не спрашиваешь?» Я обнял Вареньку, ну и говорю: «Я женился не на твоем папаше, а вот на этой миленькой, курносенькой любушке…» «Нет, — говорит, послушай…» И рассказала…
Лютов долго молчал, глядя на синицу, вновь спустившуюся на скамейку.
— Ты правильно говоришь, что дезертир Тишкин при побеге из катакомб напоролся на вражеский огонь. Но он не погиб при этом. Отлежался в яме, куда он бросился, чтоб спастись, как я думаю. Когда наступило утро, Тишкин услышал немцев… А-а, куда денешься! Ну, взяли его в этой яме. А взяли его каменотесы-невольники, которые но приказу фашистского командования гнали туф в Германию, в Восточную Пруссию, для оборонительных сооружений, так мне говорили в Керчи.
Лютов по-быстрому закурил и продолжал:
— Ну, скрутили Тишкину руки. А бригаду каменотесов возглавлял разжалованный в рядовые… бывший капитан Фрейлих! Это потом я узнал. Фашисты, они как скорпионы, друг друга едят…
— Откуда ты это знаешь?.. — спросил я.
— Погоди с вопросами! — отмахнулся Лютов. — Сама Варя говорила мне об этом. Гадючий Носбауэр, которого мы, помнишь, укокошили при ликвидации компрессоров и бурмашин, держал свой штаб в доме Григория Тишкина. Варя много знает, кое-что происходило на ее глазах. Носбауэр разжаловал Фрейлиха в рядовые и затем, через два дня, послал его заготовлять камни… У капитана Фрейлиха вроде бы заговорила совесть, и он будто бы отказался отдавать приказ своему батальону начинать газовую атаку против наших подземных гарнизонов. За это Носбауэр сожрал своего Фрейлиха. А потом, говорят, отправил его в Восточную Пруссию на тяжелые работы…
— Предположим. А что же Тишкин?
— Сейчас, сейчас и о Тишкине. Это же Тишкин! — воскликнул Лютов. — Он все же уломал разжалованного Фрейлиха не расстреливать его сразу, здесь же, прямо в яме, а дать ему возможность проститься с дочерью Варей… Ну, его на машину и домой… Простился он с Варенькой-то. Поплакали, порыдали, все же отец и дочь. А потом он, гад, упал в ноги фашистскому офицеру, прибывшему на место гадюки Носбауэра, и начал просить, чтобы его не расстреливали, а послали бы на любые работы «искуплять свою вину». Вот гад, а?! И похвалился, что он строитель, большой мастер по укладке бетона. Так его тоже увезли в Германию. Это же предательство, Микола!.. Вот, нажил себе тестя! Но Варенька в этом не виновата, и в обиду я ее не дам, если что…
— Эй, пресса! Живо к полковнику Григорьеву! — окликнул меня со стороны штабной землянки часовой.
— Иди, Миколка, потом доскажу, — подтолкнул меня Лютов.
Я побежал.
— Ты мне нужен, — сказал Григорьев, не отрываясь от разложенной на столе оперативной карты. — Надо опознать одного человека, причем срочно. Этого человека ты знаешь… Если, конечно, он, этот человек, окажется именно тем, которого ты знаешь. — Полковник свернул карту, положил в планшетку: — Пошли.
Мы направились к землянке, увенчанной жестяной трубой, из которой струился сизый безмятежный дымок.
— Я обязан ввести тебя в курс дела… — сказал Григорьев, остановившись у трофейного «бенца», изрядно заляпанного ошметками талого снега и, похоже, помытарившегося по бездорожью.
Однако голубоглазого и внешне осторожного Григорьева прервал появившийся из землянки полковник Боков, одетый в маскировочную, лягушачьего цвета тужурку, яловые сапоги, которые, как и тужурку, неплохо было бы почистить от прилипшей травы, следов сырой земли.
— Времени у нас, Миколка, в обрез, — сказал мне Боков. — Григорьев, ты иди в землянку, а я коротко введу в курс дела младшего лейтенанта.
Мы остались вдвоем.
— Ну вот и снова встретились, — улыбнулся Боков и обхватил меня, ткнулся в лицо колючей, небритой щекой. — Всю вчерашнюю ночь я провел на переднем крае. Работенка — некогда и почиститься. А теперь слушай. В городе-крепости находится со специальным заданием группа наших разведчиков. Ты всех их знаешь. — Боков вынул из кармана сухарь и начал грызть, сощурив один глаз. — Ты всех знаешь… Густав Крайцер, Сучков Иван Михайлович и Марина Сукуренко… И вот от них связной объявился, некий господин Ганс Вульф… Надо его опознать. Он утверждает, что был в катакомбах и что туда его привела врач-хирург Клава.
— А пароль?
— Да все совпадает, но надо опознать.
— Говорите, Вульфом назвался? Не может быть! — вскрикнул я. — Тот Ганс Вульф был ранен в обе щеки навылет. Пуля задела язык. Тот Вульф не разговаривал. «Ви, ви!» — вся его речь…
— Однако, пошли! — позвал Боков.
В землянке Боков прибавил свету, расшторив второе оконце, довольно широкое по-над потолком, и я, сразу опознав Ганса Вульфа, не сдержался, с удивлением воскликнул:
— Ганс! Да как же это могло случиться?! Ведь ты совсем не мог говорить!
Он вскинул на меня глаза:
— О господин офицер! Вы тот парень, который в катакомбе дал Кляве малютке конфету! Горе сближает людей… — Вульф поднялся, сказал Бокову: — Господин полковник, я вам говорю открыто: люди профессора Теодора теперь замыслили устроить Багеровский ров в самой Германии под вывеской: «Спасай Германию в самой Германии».
Боков согласно кивнул и посмотрел на меня:
— Ты не ошибаешься?
— Нет-нет, Егор Петрович, это Ганс Вульф! Точно Вульф.
Вульф нетерпеливо вышел из-за стола:
— Вот моя клятва: «Рот Фронт!» Я слово в слово передал сообщение господина Сучкова. Могу еще раз повторить о составе гарнизона города, места расположений важных укреплений и пути подхода к ним. И еще вот что: в городе по приказу Гитлера создан сводный отряд СС для расстрела всех бегущих немецких солдат и офицеров. Агенты Теодора уже действуют по приказу фюрера. Густав Крайцер передал Сучкову, что Теодор выехал в форт «Стальные ворота»… А штаб Теодора находится на вилле коммерсанта Адема. И еще просьба у меня есть к вам: мне крайне необходимо быть в городе не позже как через трое суток. Так велел комрад Сучков. Что еще надо от меня, господин полковник? — с небольшой обидой в голосе заключил Ганс Вульф.
Боков, порывавшийся приостановить высказывания Вульфа, наконец воскликнул:
— Господин Вульф, да ничего пока не надо, лишь вместе пообедаем! Григорьев, распорядитесь! А потом подумаем о переброске господина Ганса Вульфа. — Боков повернулся ко мне и, положив руку мне на плечо, сказал: — Николай Алексеевич, ты свободен, будешь много знать — быстро состаришься, у нас тут свой разговор. Не обижайся, время торопит.
