Юрий Виноградов - Десятый круг ада
Шмидт молча соглашался с доводами Лебволя, хотя твердо знал, что ничего подобного он никогда ему не говорил. Но все-таки это были и его мысли, вот почему он с одобрением принял слова племянника. Лебволь же старался показать, что письмо брата произвело на него огромное впечатление, круто изменило его взгляды. И при всем этом он думает не о себе, а заботится о дядюшке и кузине.
— Я понимаю вас, отец, — помолчав, продолжал он, — Ведь чем больше известно имя в мире, тем большая ответственность накладывается на ученого. Тут стоит подумать! А Альберт все же смелый парень! Видимо, русские действительно гуманные люди…
Лебволь наклонился к старику, по-сыновнему поцеловал его в лоб и вышел.
Профессор снял очки и в раздумье закрыл глаза. Ему стало больно оттого, что его семью держат в качестве заложников, и стыдно за государственного чиновника доктора Кальтенбруннера, не сумевшего сохранить Альберта и даже скрывавшего от него пленение сына русскими. Они стремились любой ценой добиться от него создания сверхстойких отравляющих веществ, шли на обман, только бы заполучить мощное химическое оружие, которое в совокупности с бактериологическим способно уничтожить все живое на земле. В первую очередь созданные средства массового уничтожения людей Гитлер обрушит на своего врага номер один — на русских, а с ними, выходит, погибнет и его сын Альберт. Нет, он не может этого допустить…
Только под утро смежились тяжелые веки профессора, и он забылся коротким тревожным сном.
Дождь пошел неожиданно.
Еще днем ярко сияло на голубом небе солнце, а к вечеру вдруг подул порывистый ветер с Балтики, и северная часть горизонта начала быстро затягиваться дымчатыми облаками. Зашумела листва в кронах деревьев, пригнулись к земле упругие травы, сморщилась, точно от боли, и постарела вмиг речка. На полях в буйной пляске кружилась-колыхалась наливавшаяся зерном пшеница.
Вначале ветер бросил в окна по пригоршне крупных капель, словно убеждаясь в их прочности. Капли вытянулись тонкими струйками, размазывая пыль по стеклу. Потом ветер все чаще и чаще начал с силой кидать пригоршни воды в окна и, войдя в азарт, стал поливать стекла из огромной, не видимой глазом лейки, покрывая их сплошной мутной пленкой.
Регина выглянула на улицу. По затянувшим небо серым облакам было ясно, что дождь скоро не кончится. Она посмотрела на часы: вот-вот должен возвратиться с работы отец. Утром он ушел в лабораторию налегке, и сейчас Регина намеревалась послать для него с садовником зонт и плащ. Каково же было ее удивление, когда отец, весь мокрый, вдруг вошел в дом. Оставляя на полу следы, он молча поднялся к себе и сел в кресло-качалку.
— Вы же простудитесь, папа! — забеспокоилась Регина. — Я хотела послать к вам садовника с зонтом…
Она вытерла полотенцем голову отца, принесла теплый халат и мягкие тапочки. Профессор с трудом подчинялся дочери, оставаясь равнодушным к ее заботам.
— Что с вами, папа? — допытывалась Регина, но отец махнул рукой, умоляя этим болезненным жестом оставить его хотя бы на время в покое.
Через час вернулся Лебволь, ездивший на стекольный завод с дополнительным заказом на посуду для химической лаборатории, и Регина рассказала ему о подавленном состоянии отца.
— Таким я его никогда еще не видела…
Кухарка Марта накрыла на стол, и Лебволь с Региной поднялись к профессору, чтобы пригласить его на ужин. Старик полулежал в кресле в том же положении, в каком его оставила дочь. Глаза его были плотно закрыты, губы сжаты, осунувшееся лицо посерело.
— Отец, что с вами? — дотронулся Лебволь до руки Шмидта. — Идемте к столу. Или вам принести ужин сюда?
Профессор приоткрыл веки, едва качнул головой.
— Я не хочу, дети…
— На работе неприятности? — допытывался Лебволь, — Уж не доктор ли Штайниц? Он всегда недоволен происходящим в нашей лаборатории.
Понимая, что Регина и Лебволь обеспокоены его подавленным состоянием, профессор рассказал им о только что увиденной страшной картине. Случайно проходя мимо бактериологической лаборатории, он заметил, как из двери с душераздирающим криком «Помогите!» выскочил мужчина в больничной пижаме, пытаясь, видимо, бежать. Сзади его ударили по голове каким-то тяжелым металлическим предметом, и беглец упал. Два эсэсовца брезгливо схватили его за ноги и втащили внутрь помещения. Лицом мужчина бился о бетонные ступеньки, оставляя кровавую полосу.
— Это очередная жертва доктора Штайница, — простонал Шмидт. — Он ежедневно уничтожает их десятками.
И без того большие глаза Регины испуганно округлились.
— Как уничтожает? — не поняла она.
— Экспериментирует на людях. Военнопленных, разумеется. Заражает их своими проклятыми бактериями и… — Шмидт презрительно скривил губы и безнадежно махнул рукой.
— Ничего не понимаю, — переводила растерянная Регина взгляд с молчавшего кузена на отца. — Какие бактерии?!
— Обыкновенные. Чума, холера и еще с десяток им подобных. Арсенал у него богатый, — ответил Шмидт.
— Не может быть! Вы что-то путаете. Доктор Штайниц — гуманный человек. Он не позволит…
— Ха, не позволит! — перебил дочь Шмидт и сухо засмеялся. — Да он мечтает уничтожить своим бактериологическим оружием миллионы людей, а не эти жалкие десятки или сотни «особей», что доставляют ему для опытов. Миллионы людей! — повторил он. — Даже страшно сказать. И рука его при этом не дрогнет.
Регина с надеждой посмотрела на Лебволя.
— Нет. Не верю. Нет, нет! Это навет на него. Доктор Штайниц, — она чуть не сказала «Вольфган», — не способен на подобный шаг. Он большой ученый, воспитанный, умный человек. Ведь правда, Леби?
— К сожалению, дядюшка прав. Совершенно прав, Регина, — тяжело, со вздохом выдавил из себя Лебволь, стараясь не глядеть в глаза возбужденной Регины. Почему вдруг так болезненно она восприняла слова отца? Да и Шмидту не следовало бы раскрывать в ее присутствии истинное лицо доктора Штайница. Ей трудно понять, что делается в бактериологическом центре.
Регина отошла к окну. Дождь, хотя уже и более мелкий, все еще сек по стеклу. На улице полумрак, ничего не видно. Темно и в кабинете, но огонь зажечь никто не решался. Глядя на матовое от тонкой водяной пленки стекло, Регина напряженно думала об услышанном о ее Вольфгане. Ей никак не хотелось верить словам отца, бросившего такой упрек своему будущему зятю. А может быть, ему просто обидно за то, что его обогнал бывший ученик?
Она решительно подошла к отцу, смело посмотрела ему в глаза.
— Доктор Штайниц, — она опять чуть было не сказала «Вольфган», — не такой! Вы просто завидуете ему, его успехам! Он гениальный ученый, у него все еще впереди. А у вас… вы не хотите признать успехов бывшего ученика и наговариваете на него… — Регина с достоинством покинула кабинет отца, даже не взглянув при этом на кузена.
