Георгий Свиридов - Дерзкий рейд
От земли шел влажный сытый дух, и трава, набрякшая ночной росой, распространяла прохладу. Нуртаз чуть потянулся вперед, уткнулся лицом в густую влажную траву и повертел головой, ощущая разбитыми губами, щекой влажность росы. В голове настала спокойная ясность. Пастух прислушался. Тихо. Рядом, у догорающего костра, пять охранников лежат прямо на траве и досматривают сны, сжимая в обхватку длинные дубины. В стороне бродят стреноженные кони, лениво помахивая хвостами.
Нуртаз закрыл глаза, полежал на боку, вспоминая прошедший день. И не только прошедший, ибо все началось гораздо раньше, с того вечера, когда пастух победил знаменитого борца Сулеймана и получил в награду молодого скакуна каурой масти. В тот же вечер Нуртаз умчался на нем. Куда? Он и сам толком не знал, куда путь держать, проста хотелось улететь подальше в степь от того аула, где Габыш-бай, словно телку-двухлетку, торгуясь, продавал свою дочь…
Конь оказался сильным, выносливым и с покладистым характером, сразу понял седока и признал в нем своего нового хозяина. Нуртазу вообще везло на коней. Не успеет подойти погладить по морде, потрепать холку, как лошадь уже покорно тянется к нему.
Два дня скакал Нуртаз по степи, делая остановки только для того, чтобы покормить коня и дать ему передохнуть. А сам питался диким луком и кореньями съедобных трав.
В степи простор широкий, но дорога у путника одна. Сердце повело Нуртаза в обратный путь, в родной аул, к той, имя которой он повторял, славил в каждой строчке своей немудреной песни, которую выдумывал на ходу, наигрывая на своем темир-кумузе. Он вез ей печальную весть, и сердце пастуха разрывалось на части от горя. Какими словами он скажет своей любимой страшную новость, от которой ему самому жить не хочется?.. Олтун!.. Олтун!..
Нуртаз смотрел на солнце, и ему казалось, что это она, его Олтун, круглолицая и, как прежде, веселая, улыбается ему и ласково глядит жгучим взглядом. А по ночам он видел свою Олтун, только уже бледную и печальную, словно она знает обо всем, и свет от ее очей шел тихий и грустный…
Обратный путь показался пастуху короче. Возможно, оттого, что нес его добрый скакун, возможно, оттого, что не надо было брести за ленивым стадом, возможно, оттого, что сама степь бежала ему навстречу.
На второй день, в небольшом урочище, повстречал Нуртаз пастуший стан, где старый чабан Джура жил вместе с внуком, и повернул коня к стану. Там колодец, там и еда добрая найдется.
Вдруг впереди, из небольшой лощины, поросшей густой травой, хлопая крыльями и каркая, тяжело и неохотно взлетела стая воронов. Нуртаз сразу узнал то место, где лежал зарезанный. Невольно представилось его худощавое лицо с бородкой клинышком, а в ушах воспроизвелся тот странный ночной звук, заставивший тогда пастуха проснуться. Потом, уже утром, Нуртаз увидел здесь этого человека со связанными за спиной руками, с куском кошмы во рту и перерезанным, как у барана, горлом…
Нуртаз дернул поводья и погнал коня, спеша поскорее объехать узкую лощину.
«Это все он, Кара-Калы, — подумал Нуртаз, — кто же еще? Он и его зять, Топсай, жадная душа, готовы любому кишки выпустить…» И почему-то в памяти всплыло лицо Кара-Калы, когда Нуртазу вручали каурого скакуна за победу над Сулейманом в честной борьбе, — недоброе, хищное лицо с завистливым взглядом.
Нуртаз намеревался задержаться у старого чабана, пожить день-другой, передохнуть, обдумать свое житье-бытье. Но после узкой лощины, поросшей густой травой, да каркающих ворон не захотел оставаться и на ночевку.
Внук чабана Маговья сразу узнал Нуртаза и поспешил к нему навстречу:
— Я нашел свой темир-кумуз, а где твой? Не потерял?
— Нет, у меня он не теряется.
— Вынимай скорее, будем вместе играть!
Нуртазу было не до игры. Чабан по мрачному лицу Нуртаза видел, что у парня на сердце какая-то тяжесть. Угостил кумысом и вареным мясом, нехитрой едой степняка.
— Конь хороший, — сказал Джура, оглядывая лошадь. — Береги. Конь — крылья джигита.
— Второго такого мне не достать, агай.
— Никто не знает, сказал мудрец Атымкай Щедрый, что в жизни нас ждет.
— Ты прав, отец, все мы учимся у Атымкая Щедрого.
— Мудрость, она, как звезды, горит вечно. Сколько на них ни дуй, все равно не погасишь.
Дав коею охапку свежей травы, Нуртаз сел на корточки рядом с чабаном и не спеша поведал обо всем: об Олтун, о сватовстве, о выигранном коне.
— Как дальше быть — сам не знаю…
Чабан ответил не сразу. Вынул из кармана круглую табакерку — высушенную маленькую тыкву, — насыпал на шершавую ладонь щепотку насвая — зеленого табака, положил себе под язык, почмокал.
— Не знаю, как тебя встретят в ауле. Всякое может случиться, но, как говорил Атымкай Щедрый, батыр без врагов не бывает. — Джура выплюнул насвай, подумал и сказал: — В случае чего, держи путь на Устюрт.
— Там сухие степи и люди не живут.
— Там жили раньше, давно-давно, моему деду его дед рассказывал. Слушай меня внимательно. — И чабан поведал о каком-то подземном озере, где воды много и даже есть рядом маленький родник, рассказал, как найти то озеро в степи, приметы указал…
Нуртаз тогда почти не слушал чабана, а сейчас, уткнувшись лицом в траву, влажную от росы, напряженно обдумывал каждое слово Джуры. Руки Нуртаза совсем затекли, и веревка врезалась до кости. Да, прав был чабан, сто раз прав! Где-то на Устюрте есть неизвестное подземное озеро… Человек всегда думает о хорошем и надеется, даже когда жизнь его висит на волоске…
Так уж получилось, что птица удачи повернулась к нему хвостом, едва Нуртаз подъехал к родному аулу. Первыми его встретили мальчишки. Они, как обычно, играли на лужайке, ровной, как стол, покрытой ковром травы.
Еще издали Нуртаз приметил, что играют они в аксуек — белую кость. Нуртаз любил эту живую игру, однако редко выпадало время, когда хозяева отпускали его поиграть. Разбившись на две группы, орды, мальчишки складывали в две кучи чапаны и халаты. Эти кучи назывались «ставками ханов». Из числа слабых или самых маленьких выбирали ханов, остальные становились их воинами. Потом по очереди от каждой ставки в степь уходил воин и бросал как можно дальше большую баранью или телячью кость. Едва кость мелькала в воздухе, как все бросались ее искать. Победительницей считалась та группа, которая первой приносила кость в свою орду и вручала ее хану. А сделать это не так просто, ибо каждый соперник пытался догнать и отобрать у нашедшего кость.
Заметив Нуртаза, мальчики бросили играть и побежали навстречу, весело крича:
— Опоздал! Опоздал!
