Майн Рид - Жена-девочка
— Дорогая графиня! Мисс Коэртия, мне очень жаль; я не подумал об этом, я был бы счастлив пригласить его к нам.
— Он ушел, я полагаю?
— О, да. Он ушел, как только узнал, что у меня гости.
И это была правда — чистая правда. Пэр действительно зашел в кабинет и покинул его, как только узнал, что происходит наверху, в гостиной.
Он ушёл с чувством глубокого разочарования, огорченный, хотя визит его на виллу был связан отнюдь не с дипломатическими делами.
Тем не менее, безуспешный для лорда, этот визит сослужил добрую службу для мистера Свинтона.
— Тот, кто принимает в полуночный час лорда, и этот лорд — выдающийся государственный деятель, должен быть и сам лордом, или кем-то еще поважнее!
Это было сказано вдовой владельца лавки, когда той ночью она улеглась на одну из роскошных кроватей в «Кларендоне».
В это же время её дочь предавалась примерно тем же мечтам.
ГЛАВА LX. ПОДАРОК НА ПРОЩАНИЕ
При расставании не было никакой скандальной «сцены» между сэром Джорджем Верноном и его, по-видимому, неблагодарным гостем.
При этом их столкновение, когда они стояли лицом к лицу под деодаром, также не было бурным.
Дочь сэра Джорджа сразу покинула это место, с болью в своем юном сердце; в то время как Майнард чувствовал себя сильно униженным и не предпринимал никаких попыток оправдаться.
Под деревом было светло, и сэр Джордж мог видеть перед собой лицо человека с выражением смиренной покорности судьбе.
В течение нескольких мгновений стояла глубокая тягостная тишина.
Наконец баронет прервал молчание.
— После того, что случилось, сэр, я полагаю, мне нет необходимости указывать место, куда вы должны удалиться! Это место может быть только одно — за пределами этого дома.
— Я знаю это, сэр Джордж.
— При этом нет надобности говорить, что я хотел бы избежать скандала?
Майнард не ответил, только едва заметно кивнул в знак согласия.
— Вы можете быть свободны, сэр, но через десять минут мой экипаж будет готов доставить вас и ваши вещи на станцию.
Это было сказано решительным тоном, но, хотя сэр Джордж намекнул, что желает избежать скандала, Майнард собирался отвергнуть любезное предложение.
Однако он оказался перед дилеммой. До железнодорожной станции было добрых четыре мили.
Можно было проявить гордость, но ведь надо будет как-то добраться до поезда. Это невозможно сделать без помощи хозяина. На Майнарде был костюм, который не был приспособлен для преодоления больших расстояний пешком. Кроме того, у него есть багаж, который также надо доставить к станции.
У Майнарда не было выбора, и пришлось принять эту услугу.
Так он и сделал, сказав в заключение:
— Через десять минут, сэр Джордж, я буду готов. Мне не за что извиняться. Я только надеюсь, что придет время, когда вы будете менее строго судить меня за мое поведение.
— Вряд ли, — сухо ответил баронет, и с этими словами они расстались: сэр Джордж, возвратился к своим гостям в гостиную, а Майнард прошел в комнату, в которой находились его вещи.
Упаковка чемодана заняла менее половины времени из отпущенных десяти минут. Не было необходимости переодеваться и снимать с себя костюм для танцев. Сюртука было вполне достаточно, что прикрыть этот костюм.
Звонок вызвал слугу-мужчину, который, взяв багаж, снёс его вниз — хоть и не без удивленного вопроса, почему это джентльмен должен покинуть праздник в такой неурочный час, когда в гостиной так весело, с роскошным ужином, подаваемым на столы!
Когда Майнард, в последний раз осмотрев комнату, удостоверился, что ничего не забыл, и был уже готов последовать за носильщиком своего чемодана, другой атташе, из слуг хозяина дома, преградил ему дорогу.
Это тоже была прислуга, но другого сорта, пола и цвета.
Это была Сабина, урожденная бадьянка.
— Тихо, масса Майнард, — сказала она, прикладывая палец к губам, характерный жест, требующий тишины. — Говорите шепотом, и я скажу вам что-то такое, что вам будет приятно услышать.
— Что это? — спросил Майнард чисто механически.
— То, что мисс Бланш вас нежно любит — любит всем своим юным сердцем. Так она говорила своей Сабби — вчера и сегодня — много-много раз, снова и снова. Поэтому вы не должны огорчаться.
— Это все, что вы хотели мне сказать? — спросил он, и в его голосе не было ни малейших признаков резкого тона.
Было бы странно, если бы эта беседа не доставила ему удовольствие, несмотря на краткость переданного ему сообщения.
— Сабби уже все сказала, но Сабби еще не все сделала.
— Что вы должны сделать? — спросил Майнард, заинтересованный этим.
— Вы должны получить это, — ответила мулатка и ловко и незаметно, как умеют женщины ее расы, положила какой-то белый предмет в карман его сюртука.
Послышался характерный хруст гравия, экипаж подъехал и остановился у входной двери.
Майнард не мог более оставаться рядом со служанкой без того, чтобы его не заметили, и, сунув полсоверена note 27 в руку Сабби, он молча спустился по ступенькам и также молча занял место в экипаже.
Носильщик чемодана так и не сумел удовлетворить свое любопытство относительно причины неожиданного отъезда гостя, поскольку дверь экипажа закрылась за ним.
— Во всяком случае, это неплохой джентльмен, — сказал слуга, возвращаясь в освещенный зал, чтобы посмотреть на полсоверена, зажатого в ладони.
В то время, как он любовался своими деньгами, упомянутый джентльмен был занят более интересным исследованием. Прежде чем экипаж покинул Вернон Парк — он все еще огибал его по окружной дороге — пассажир сунул руку в карман сюртука и достал записку, которая была ему тайно и с такими предосторожностями передана.
Это был маленький листок бумаги — половинка листа, вырванного из записной книжки. И письмо это было написано карандашом, всего лишь несколько слов, написанных второпях дрожащим почерком!
При свете восковых свечей, горящих внутри серебряных ламп, он без труда прочитал записку, и сердце его наполнилось радостью.
«Папа очень сердит, и я знаю, что он никогда не согласится на то, чтобы я снова увидела вас. Мне грустно от того, что мы, возможно, никогда больше не встретимся, и вы забудете меня. Но я никогда вас не забуду, никогда!»
— И я вас, Бланш Вернон, — сказал в ответ Майнард, сворачивая листок бумаги и опуская его назад, в карман сюртука.
Он снова вынул записку и снова перечитал ее, подъезжая к железнодорожной станции; и снова, при свете висящей лампы, когда сидел один в вагоне вечернего почтового поезда, везущего его в столицу.
Затем, тщательно свернув записку, он поместил ее в футляр, который положил в карман, расположенный ближе к сердцу; это был если не первый, то самый сладкий залог любви, который он когда-либо получал в своей жизни!
