Вячеслав Демченко - Обреченный мост
— Как бы от нас самих один ливер не остался, — оглянулся капитан на ящики, принесённые ими и оставленные у старой вентиляционной шахты.
В ящиках в зареве прожектора отливали глянцем небольшие баллоны. При ближайшем рассмотрении — начинка отечественного ранцевого огнемёта и, аналогично, немецкой «Brandmine» — огневого фугаса. «Gas» и «Кислород», — белели надписи на двух языках на чёрных, небольших — с локоть длиной — баллонах, шланги от которых, соединившись в редукторе, срастались в один. Тот, в свою очередь, шипя и подрагивая, как змея, нырял в колодец, невидимый в заиндевелом сухостое.
— Да ну… — отмахнулся Яков, также покосившись на нехитрую баллонную конструкцию, но в отличие от капитана, смотревшего с трезвой опаской, посмотрел он не без удовольствия.
Идея посетила изобретательного Войткевича ещё во время изучения карт и планов керченской базы КВЧФ. Для этого в трофейный, способный выдержать гораздо большее давление баллон «Brandmine» был закачан летучий авиационный бензин. А в отечественный ОР — кислород.
— Как он насчёт детонации? — спросил тогда с сомнением капитан Новик, повертев в руках баллон, принесённый Войткевичем после перезарядки с экспериментального водолазного участка. — В том смысле, если я с ним крепко о землю ударюсь?..
— Да хоть вообще парашют не раскрывай, — отмахнулся Войткевич, демонстративно берясь за вентиль баллона, чтобы колоть рассыпанные по карте орехи лещины. — Детонировать может только смесь и то, если создать давление, как в цилиндре дизеля. Вот тогда… — он задумчиво посмотрел на баллон, занесенный над жёлтыми орехами. — Тогда рванёт так, что никому не покажется мало.
— Тут только земли метров десять, — не столько Новика, сколько сам себя успокоил Яков. — В худшем случае подпрыгнем и на жопу упадём. А вообще, что за шухер? У нас с вами есть на чём отсюда убраться, — мотнул он головой в сторону капонира, где почти полностью скрылся оливково-зелёный «Хорьх» адмиральского помощника. — По-быстренькому.
— Ага, полетим на огненной колеснице, — хмуро заметил Александр. — Аки пророки.
— Да хоть паче ангелы. Вопрос не в этом, — пожал плечами Войткевич. — Вопрос в том, куда мы на этой колеснице покатимся? Второй раз номер с аусвайсами «Адмирала» может и не пройти.
— Наверняка не пройдёт, — уверенно кивнул Новик.
— Значит, по-английски, то есть по-тихому, уйти не получится, — легкомысленно пожал плечами Войткевич.
— А шумно, это как, по-твоему? — нахмурился Александр. Практика подсказывала, что чем беспечнее становился тон старшего лейтенанта, тем проблематичнее становилось выпутаться из его авантюр.
— Услышите, Саша, — Яков, кряхтя, поднялся из высокого сухостоя. — Я вам обещаю. А пока лучше запрягите наш кабриолет, а то я как-то не в курсе, куда пихать его коням кривой стартер, если что. — Он направился к обложенному кирпичами колодцу, пригибаясь от вспышек прожектора и продолжая, по обыкновению, что-то ворчать под нос. — А я пока проверю утверждение: «Курение вредит вашему здоровью», — закончил он фразу уже у края неприметной дыры. Чёрной на фоне трав, посеребрённых инеем.
Достал фанерный коробок спичек с имперским орлом на этикетке и, не спеша подкурив, не стал тушить крохотный огонёк, бережно пряча его в ладони…
Район действий партизанского отряда Ф.Ф. Беседина
Хачариди и Боске
— План имеет риск, но может и привести к успеху, — заключил лейтенант Боске, выходя из дверей весовой на дощатую эстакаду и пряча планшет под полу гражданского пальто.
— Особенно, если по-румынски ты говоришь не так, как по-русски, — хмыкнул Сергей.
— Я плохо говорю по-русски? — ревниво перепросил испанец.
— Почему? — пожал плечами Хачариди. — Отлично. Спроси ты таким манером Большой театр в Москве, тебя любой мгновенно бы понял и препроводил на Лубянку.
— Зачем? — слегка удивился лейтенант. — Большой театр не на Лубянке, я знаю, на Театральную площадь надо. А на площади Дзержинского нет театра.
— Зато там есть пункт приёма шпионов, их туда сдают, как стеклотару, авоськами.
С минуту они всматривались друг в друга испытующе. Но Сергей — едва сдерживая улыбку, тогда как Мигель выискивая в его смешливых глазах подвох.
Чем-то похожими оба парня были. Средиземноморским отливом меди в лице? Миндалевидным разрезом глаз? Упрямыми завитками чёрных как смоль волос, даром что стриженных с армейской бесцеремонностью? Они казались, пусть седьмого киселя, но родственниками. Грек и испанец. И похоже было, что чувства питали друг к другу вполне братские. Причем чувства старшего брата к младшему со стороны рядового Хачариди. И младшего к старшему — со стороны лейтенанта Боске. Должно быть, потому что опыт младшего по званию, но старшего на десять лет, а более того — на две войны, — был на стороне Сергея.
Как едва ли не всякое ключевое знакомство в биографии командира партизанской разведгруппы Сергея Хачариди, знакомство его с Мигелем Боске произошло при обстоятельствах, протокольно называемых «в обстановке боя». Случилось это за месяц до памятной вылазки на Владиславовку.
…В горах источник звука определить трудно. Зародившись в одном месте, эхо много раз отразится от каменных стен и прокатится в провалах и скальных расселинах, прежде чем коснётся уха с неожиданной стороны. Но Сергей Хачариди, услышав вроде бы буквально в нескольких шагах впереди автоматную очередь, даже не шелохнулся. Шёл, как шёл, неся грозный свой ZB за ручку на ствольной коробке. Володька же, напротив, шарахнулся назад, едва удержавшись, чтобы не присесть в высоком сухостое.
Следом за очередью захлопали винтовочные выстрелы, а затем бухнула граната, и звук разрыва, незримо отскочив от серых утёсов, объявился справа и слева низины.
— Это внизу, в долине, — не оборачиваясь, бросил Сергей.
Володька отряхнул цепкие семена со штанов и сказал важно:
— Я так и подумал.
— Так и подумал… — то ли дразнясь, то ли случайно повторил Хачариди.
Вскоре рыжие листья и сухие соцветья расступились, будто осыпались, и открылась пейзажная панорама долины Коккоз, восточного её окончания. Разлинованная цветными лоскутами садов и полей, долина разворачивалась километров на двадцать-тридцать. Тут и там её обуглили пятна пожарищ — здесь в 41-ом отступала в сторону Севастополя наша 383-я стрелковая.
Присев на краю обрыва на одно колено, Сергей приставил к глазам бинокль.
Деревня. Пасутся козы, семенит куда-то женская фигурка с узелком, клюет воду в невидимом отсюда колодце «журавль». Только кирпичные трубы, ржавые короба вентиляции с китайскими шапочками козырьков, да проваленный плоский шифер цехов консервного завода, бывшего «Кадо», выделяются на этом пасторальном фоне своей сравнительной «индустриальностью».
