Александр Беляев - Взлетная полоса
— А по-моему, он прекрасен для всякого возраста. Я его еще в училище читала, а помню все, как будто это было вчера.
— Что ты помнишь? Содержание?
— И содержание.
— Это не главное.
— И людей. Катюшу я даже на свой лад пыталась танцевать.
— Мысли его, философия, величайшая способность к анализу событий и фактов — вот что в первую очередь возводит графа на пьедестал. Я глубоко убежден, что, если бы он был не писатель, а ученый, скажем математик, он был бы выше Эйлера, а если был бы физиком, с ним мог бы сравниться разве только Ньютон. Да-да! Сам Исаак Ньютон!
— Ты, как всегда, неуемный фантаст.
— Пусть так. Разве это плохо? Другие его даже не читают. Ты думаешь, твой зять Толстого читал?
— Уверена, Как же может быть иначе!
— А я нет.
— Что — нет?
— Не уверен.
— Ты еще не вздумай его об этом спросить! — напугалась Маргарита Андреевна.
— Вот-вот. Сама, стало быть, не веришь, а уже защищаешь. Читать и тем более перечитывать Толстого в наше время — роскошь. И многим она просто не по зубам! Людей засасывает пучина суеты. Они все одержимы страстью созерцания. Смотреть! Смотреть! Не важно что и не важно где. Только бы видеть, получать хотя бы элементарную зрительную информацию. Кумирами действия стали хоккеисты, футболисты и вообще все, кто способен прыгать, бегать сломя голову, кувыркаться. Ну кому нужен в этой толчее великий аналитический ум Rолстого? До раздумий ли тут?
— Ты мрачно настроен, — заметила Маргарита Андреевна.
— Нет, Ритушка. Наоборот: констатирую, восхищаюсь и думаю. Не доказывает ли он своим примером, что творческий человек не только в шестьдесят, но и в семьдесят и старше остается работоспособным, полезным и нужным для общества.
— Ах, ты вот о чем! — не сдержала улыбки Маргарита Андреевна.
— Об этом, об этом, Ритушка.
— Боишься старости…
— Несправедливости боюсь. Боюсь, за меня решат то, что должен решать только я сам. Потому что так, как я себя, меня никто не знает. И сколько еще у меня сил и что я еще могу — тоже никто взвесить не может.
— А уже есть какие-нибудь разговоры? — участливо осведомилась Маргарита Андреевна.
— Общая ситуация есть, — хмуро ответил Александр Петрович.
— Ну, это тебя, может, и не касается. А вот то, что ты об этом сам думаешь, нехорошо. Ты уж лучше или не думай, не волнуй себя, или уходи, не дожидайся, когда тебя об этом попросят. Я бы, на твоем месте, именно так и сделала. Уходи и поживи хоть немного без забот, без лишней нервотрепки. Тебе ведь и почитать-то некогда. Читаешь по ночам, как школьник. И гулять совсем не гуляешь. Разве это дело? Иди-ка лучше на воздух, подвигайся, подыши. Посмотри, какая луна! И тихо…
Александр Петрович взглянул через стекло веранды на участок и только сейчас заметил, что весь он залит удивительным причудливым серебристо-оранжевым светом. От этого света листья на деревьях блестели как лакированные, трава, казалось, превратилась в серебряные колючки, а золотистая кора сосен зажглась фиолетовым огнем. И все это замерло, застыло без малейшего движения, потому что даже слабый ветер не дул в это время над лесом. Александр Петрович вспомнил, что когда-то давно, когда эта дача только была построена, он с женой в такие ночи не только любил побродить по берегу канала, но даже плавать на лодке. Но это было почти сразу же после войны:
— Да, тихо. Очень тихо, — согласился он. — Но я все же еще посижу тут. Разгуляешься — не уснешь. А мне завтра рано вставать.
— Во сколько приедет Виктор?
— К восьми тридцати.
Александр Петрович дочитал роман до места описания встречи Катюши с Нехлюдовым и, хотя до конца тома оставалось уже совсем немного, закрыл книгу.
Уснул он скоро. А утром в семь часов был уже на ногах. Однако машина пришла лишь только в девять. Александр Петрович весь изнервничался и встретил водителя хмуро.
— В чем дело? — сухо спросил он.
— Да, понимаете, баллон спустил. Я за запаской, а она тоже, понимаете, слабовата оказалась. Да вы не беспокойтесь. Мы мигом! — заверил водитель и сразу набрал скорость.
Александр Петрович всю дорогу молчал. Водитель, чувствуя свою вину, несколько раз пытался было с ним заговорить. Но, ни разу не получив ответа, тоже умолк. Только в половине одиннадцатого добрались они до магазина. Остановились на том же самом месте, напротив аптеки, где и накануне. Александр Петрович вылез из машины и направился в магазин. Возле входа толпилось немало народу. Александр Петрович попытался протиснуться в двери. И неожиданно снова увидел Рощина. Довольный, запыхавшийся, со сбившимся набок галстуком, артист уже выбирался из толпы. Высоко над головой он держал небольшую картину в старинной золоченой раме. Взгляды их встретились. Рощин тоже узнал Александра Петровича и приветливо помахал ему картиной. При этом полотно повернулось к Александру Петровичу своей лицевой стороной, и он увидел зимний, залитый солнцем пейзаж Грабаря. Сочный, выразительный, словно вышивка, рисунок, манера исполнения не оставляли ни малейшего сомнения в том, что и на этот раз Рощину повезло. Картины Грабаря давно уже стали почти такой же редкостью, как и картины многих передвижников. «Вот это и есть та самая единственная, о которой мне говорили», — невольно вспомнил Александр Петрович и, окончательно расстроившись, повернул обратно. На дачу он вернулся в самом мрачном настроении.
— Да ведь мы и опоздали-то ну самую малость: — пытался было утешить его водитель.
Но Александр Петрович в ответ безнадежно махнул рукой.
— В понедельник поговорим, — подписывая путевой лист, сказал он и отпустил машину.
Юля и Игорь были уже на даче и вместе с Маргаритой Андреевной поджидали к завтраку Александра Петровича. Он пришел к столу и молча сел на свое место. Молча съел омлет, молча выпил кофе. Маргарита Андреевна поняла, что муж вернулся чем-то расстроенным. Но до поры до времени никаких вопросов ему не задавала. И лишь когда он, отодвинув от себя пустую чашку, закурил, спросила:
— Впустую съездил?
Александр Петрович утвердительно кивнул.
— Совсем, совсем ничего не было?
— Кое-что было, — неохотно ответил Александр Петрович.
— Что же именно?
— Грабарь был:
— Так почему же ты не взял?
— Известно почему. Не успел. А Рощин этот ваш ленинградский тут как тут. Экий право проныра:.
О промахе Виктора Александр Петрович, заметив лукавый взгляд дочери, ничего решил не говорить.
— А, так я знаю эту картину. Зимний пейзаж? — сразу вспомнила Маргарита Андреевна. — Тогда все понятно. Он за ним еще в Ленинграде охотился.
