Вячеслав Демченко - Обреченный мост
— Знаете, Саша, чего я не люблю больше всего в нашем деле?.. — поморщился Яков, возвращая бинокль командиру.
— Какие-нибудь несвоевременные дилеммы вроде этой, — проворчал Саша.
— Вы читаете мои мысли, — Войткевич скептически ощупал подсумок для магазинов на поясе. Все шесть гнёзд были заполнены железными пеналами, но даже с неторопкой скорострельностью «MP» это было ненадолго. — Как будто нельзя было начать избиение с предателей родины, чтобы я мог с чистой совестью продефилировать мимо…
Он имел в виду толпу в полсотни персонажей, узнаваемых чуть большей выправкой и ухоженностью, если за таковую можно счесть списанное обмундирование вермахта без знаков различия — «добровольных помощников», Hilfswillige. Закономерно узнаваемых и чуть большей самонадеянностью. Они, в привычном ожидании команды, толкались, пытаясь согреться в промозглом сумраке утра, курили на противоположном краю карьера, отведённые от него достаточно далеко, — чтобы не видеть предстоящей расправы с соотечественниками.
— Думаешь, их тоже? — не столько спросил, сколько констатировал Новик, бросив рассматривать «хиви» в бинокль.
— И это только усугубляет наше положение, — кивнул Войткевич. — Ей-богу, я более спокоен на их счёт, когда они под присмотром немцев.
— Ладно, по большому счёту, выбора у нас особого нет, — вздохнул капитан. — Трубы как раз за этой отарой отпущения.
Нужные им трубы сливного коллектора действительно находились в вершине двух промоин овражного вида, оканчивавшихся плоским растрескавшимся дном пересохшего озера. Натёка явно технологического происхождения.
— Тогда попробуем не бросаться в глаза конвоирам, — подытожил Яков.
Это им удалось.
Они пробирались, то пользуясь скудным облачком тумана, судорожно цеплявшегося за заусеницы ржаво-жестяного чертополоха, то прикрываясь до времени кучками пленных, пока они со злобной ленцой или почтительной неприязнью не расступятся перед двумя СС-штурман в камуфлированных анораках.
Таких же, как у конвоиров. В разведотделе специально было уточнено текущее обмундирование команды 10 B.
В конце концов разведчикам удалось возникнуть перед пулемётным расчетом «MG-42» с внезапностью гибельного сюрприза.
Старший расчёта гефрайтер Шлок, например, вообще не понял, откуда взялась, всплывая из-за деревянного борта грузовика, улыбающаяся физиономия незнакомого «однополчанина».
Не меньше удивился и водитель полуторки, задремавший, упёршись лбом в баранку, когда лязгнула дверца, и рядом на дерматиновое сиденье уселся СС-штурман (то есть капитан Новик) и без обиняков заявил:
— Я сам поведу…
Бункер зондеркоманды 10 B
Под музыку Вагнера
Присутствие его на экзекуции было не обязательным, но общепринятым. Тем не менее доктору Курту не особо хотелось воодушевлять личный состав личным же присутствием на «зачистке». У него самого того вдохновения оказалось разве что чуть больше, чем у самих «зачищаемых».
Не прибавляли его больше ни «Полёт валькирий», ни «Аида» Вагнера, торжественно гудевшие подземельем. И не то что не прибавлял, но даже осаживал вдохновение содой дерьмовый ром.
То ли дело было в 39-м во Франции, когда тайное уничтожение английских пленных с побережья Ла-Манша давало ощущение причастности к «миссии»! Или когда вот так, с фужером в руке, отражался он в глазах гордых скандинавов в Норвегии, — в глазах, наполнявшихся ужасом…
В России всё как-то сразу стало сходить на нет.
Сначала потому, что пленных было слишком много, и это перестало производить впечатление. И то сказать, — всегда презирал англичан за то, что кичатся своими колониальными войнами. Что за доблесть избивать обезьян? Казалось, тут то же самое, только чуть больший флёр цивилизации — гранатами обезьяны пользовались, надо признать, умело. Но потом…
Доктор Курт отпил из фужера и поморщился.
Потом в этой полудикой азиатской колонии стали так часты и характерны эпизоды ожесточённого сопротивления буквально на краю расстрельного рва, что это стало вселять если не страх, то опаску — неужели окончание «миссии» может оказаться отнюдь не таким триумфальным, как в Европе?
Теперь сомнений в этом не было. Ещё немного — и «миссия» вообще будет приостановлена на неопределённый срок.
Как ни крути, но фюреру придётся предложить русским мир. Иначе эта орда, которую уже полноправно можно назвать «железной» не только по количеству танков, но и по духу, — иначе они сами войдут в Европу. И тогда, чего доброго, придётся зазывать в друзья вчерашних врагов, потому что без помощи франко-англосаксонского мира одним немцам Европы не отстоять…
На подобные «геополитические» размышления его как-то стороною навело зрелище приготовленного русским сюрприза. Во всех смыслах.
Сначала приятным сюрпризом будет то, что найдут… Его стараниями это будет не так сложно, недаром весь бункер размалёван призывными стрелками красной краской: «Вход запрещён!»
Потом сюрпризом будет, когда оценят по достоинству — т. е. по итогам разрушений и политическим последствиям, — что именно нашли.
Вильгельм, пользуясь тем, что никто его в данный момент не видит, позволил себе некоторую театрализацию. В целом характерную для немца — выпускника философского факультета. Повернувшись к ряду разновеликих дощатых ящиков с трафаретами: «Die Industrielle Elektrotechnik», он приветственно поднял фужер:
— От РСХА Третьего рейха — камраду Сталину. На добрую память о годах оккупации!
— Готов подписаться под каждым словом, — внезапно раздалось за спиной.
Стекло фужера со звоном разлетелось по бетонному полу.
Шлаковый карьер
Немногим ранее гауптштурмфюрер SS Герман Гольц непонимающе потёр пальцем морщины на лбу и, будто сверяясь с внутренним ощущением, спросил у оберфельдфебеля Патрика Лаваля:
— Разве я давал команду двигаться куда-либо?
— Может, он хочет встать поудобнее? — пожал плечами оберфельдфебель, лениво покосившись в сторону «Phanomen»-а армейской модификации.
Расстрельный грузовичок вдруг завёлся, фыркнул сизым дымком и принялся валко перебираться через шлаковый бруствер колеи.
— Нет, не хочет, — помотал головой, будто отгоняя муху, Герман. — Я точно помню, что сказал ждать моих распоряжений. Значит, «хочет не хочет» — это полная чепуха.
Под скептическим взглядом Патрика он решительно зашагал в сторону грузовика. Впрочем, и Патрик через пару секунд непонимающе нахмурился.
Обычно грузовик с расстрельной командой неприметно стоял в сторонке, по возможности среди прочих. И только в последнюю минуту разворачивался задом перед шеренгой ликвидируемых, — чтобы видом готовящегося пулемётного расчета не производить излишнего волнения преждевременно. А тут заложил круг к высохшему озерцу и вот-вот задним бортом развернётся. А ведь толпа военнопленных ещё только начинает задаваться вопросами: «А какого чёрта их согнали в карьер, если никакого видимого фронта работ не видно? А почему их не разделяют, как водится, на команды? И отчего это их конвоиры, обычно толкавшиеся среди пленных, отслеживая ход работ и повзводную дисциплину, отошли в сторонку и курят, как будто им предстоит марш? Но где тогда походное снаряжение?»
