Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи
Пройдя немного вверх по реке, Тынаку вскоре увидела на косе, среди редкой растительности, заветный стебелек с пожелтевшими листочками. Неподалеку рос другой. Это было большой удачей — обычно корешки растут в отдалении друг от друга. Копалкой, сделанной из оленьего рога, Тынаку осторожно высвободила из податливой сырой земли корень и принялась за второй. Вдруг совсем рядом она услышала чьи-то шаги. Тынаку вздрогнула, оглянулась и... онемела от страха — перед ней стоял огромный медведь! Кайнын, оскалив страшную пасть, угрюмо уставился на нее, словно размышляя, как ему поудобнее напасть на эту перепуганную женщину. Ойкнув, Тынаку попятилась назад. Медведь фыркнул, но остался стоять на месте; Тынаку снова отступила и... упала в реку. Студеная вода обожгла тело, и это спасло ее. Она закричала, рванулась к берегу. Дно в этом месте было пологим, и ей кое-как удалось выкарабкаться.
Медведь, видно испугавшись ее крика, шарахнулся назад и скрылся в кустах. Медведи не любят, когда люди громко говорят и кричат.
А Тынаку все еще стояла на четвереньках, не в силах даже подняться. Ее был озноб, зубы часто-часто стучали. Когда страх немного растаял в ее сердце, она бросилась к яранге, оставив на косе и копалку, и корешки.
Тавтык еще спал. Тынаку стянула торбаса, керкер, совсем уже износившееся платье, развесила одежду возле костра. Холод сводил скулы, зубы по-прежнему стучали. Накинув зимнюю кухлянку, она присела возле огня. Тепло родного очага успокоило, согрело. Тынаку даже улыбнулась, представив, как она смешно выглядела, когда, мокрая, выползла на четвереньках из воды. Из воды?1 Она вышла из реки, которая хотела... взять ее! Испуг снова стрелой пронзил грудь женщины. «Ой-е, я совершила большой грех! «Верхние люди» дали мне знак идти к ним, но я... не пошла. Это они привели на косу медведя. Они!» — ужаснулась Тынаку. Ужаснулась и сразу окаменела. Мысли ее летали где-то далеко-далеко.
Проснулся Тавтык. Громким кряхтеньем он позвал мать. Но Тынаку не слышала его... Тогда Тавтык заорал, громко, призывно. Тынаку встрепенулась, как задремавшая на яйцах утка, когда рядом с гнездом послышится пугающий шорох. Мать бросилась к сыну, выхватила его из люльки. Крепко прижав к груди враз притихшего сына, Тынаку, словно затравленная ребятишками-охотниками росомаха, начала озираться по сторонам, тревожно вглядывалась в темень подступившего к яранге леса. Ей казалось, что сейчас из леса снова появится страшный медведь и с ним... кто-нибудь из ее родни, уже ушедший в «верхнюю тундру». Не может! Если она уйдет, маленький Тавтык тоже придет туда. Он умрет без нее. Нет-нет, он должен еще пожить здесь, на этой земле, рядом с отцом. Тавтык должен помогать отцу рыбачить, охотиться. Нельзя Атувье оставаться здесь одному. Он сильный и... слабый, сердце его надорвется, если они уйдут от него туда... Тынаку исподлобья посмотрела на небо... Но ведь «верхние люди» подали знак. Разве можно нарушить священный обычай?
Сменив подстилку в люльке, она уложила сына и вышла из яранги. Светило уже остывшее осеннее солнце, над лесом проносились утки, играла рыба в потускневшей реке. Как хорошо было в это время сейчас на земле предков! Так хорошо, что совсем не хотелось уходить туда, за высокие облака, на голубую тропу... Тынаку подошла к реке. Легкий ветер трепал увядшие косы деревьев, срывал с них разноцветные листья и швырял, стряхивал их в быструю воду. Падали, падали в реку листья, одни задерживались у кромки берега, в заводях, образуя цветистый колыхающийся ковер, другие, словно обрадовавшись продолжению движения, уносила река. Вода притягивала, звала, кружила голову. Тынаку словно кто- то невидимый подталкивал и подталкивал к реке. Ближе, ближе... Вдруг совсем рядом раздался крик чайки. Птица кричала так пронзительно, жалобно, что Тынаку сразу очнулась, попятилась от зазывной воды. По спине пробежала поземка. А чайка низко-низко летала над рекой и все кричала-причитала, будто выговаривала: «Не оставляй сына! Не оставля-ай сына-а-а!» Тынаку, пораженная «словами» птицы, повернулась и побежала к яранге.
К вечеру ее стал бить озноб, сильно болела голова. Увидев возвращавшегося с двумя подстреленными гусями мужа, она легла рядом с хныкавшим Тавтыком и провалилась куда-то в липкую, горячую темноту, в которой сполохами мельтешили оранжевые, красные, синие круги...
...Семь ночей и восемь дней пролежала Тынаку на медвежьих шкурах. Болезнь высушила ее, нарисовала под глазами темные круги. Она заходилась в кашле, ей все время хотелось пить. К боли в груди и голове прибавлялся суеверный ужас — она все время ждала, когда ее возьмут к себе «верхние люди».
Атувье неотлучно находился рядом. Он поил ее чаем, в который клал целебные травы и корешки, заготовленные самой Тынаку. Поил чаем и рыбной юшкой. Рыбу и мясо Тынаку не могла есть. Зато маленький Тавтык, словно понимая, что мать не может больше кормить его своим молоком, с каждым днем все охотнее сосал жирные кусочки мяса, вяленые рыбьи спинки. Атувье быстро научился менять ему травяную подстилку и даже стал осторожно брать сына на руки. Стоило ему это большого напряжения, ибо огрубелые, могучие руки были непривычны к обращению с тельцем младенца. За то время, что прошло с того хмурого утра, когда он стоял с волком против соплеменников, Атувье вырос еще, раздался в плечах, заматёрел.
Тынаку выздоровела. В молодом теле злые духи долго не живут.
Когда Тынаку поправилась, на землю чаучу упал первый снег. Но Атувье все же решил снова попытать счастья в охоте на оленей. Очень нужны были семье оленьи шкуры. Всю зиму не просидишь в яранге возле очага.
За время болезни жены он успел заготовить еще дров и теперь собирался на охоту с легким сердцем. Он готовился к долгой отлучке, понимая, что ему придется много пройти, пока он набредет на дикарей. Но только одни духи знали: эта охота продлится так долго, что Тынаку придется самой еще не раз заготавливать дрова. Духи готовили сыну Ивигина новое испытание, но он об этом не ведал. Атувье готовился самое большое пробыть на охоте десять дней и десять лун. Он уложил в походную сумку юколу, куски вяленого мяса, завернул в замшевый лоскут заварку, наточил нож, перекинул через плечо верный чаут, прихватил лук и стрелы и ранним утром покинул яяну.
Бледная, исхудавшая Тынаку стояла с сыном на руках около кострища и все смотрела, смотрела вслед удалявшемуся мужу. Тяжелый камень недоброго предчувствия осел где-то под ее сердцем, а глаза застилали слезы. За время болезни она не раз благодарила добрых духов, которые послали ей в мужья такого сильного и доброго мужчину. Ничего, десять солнц и десять лун быстро пробегут по небу. А может, Атувье вернется раньше. Он — удачливый, сильный. Он хорошо знает повадки домашних и диких оленей. Недаром он из рода оленных людей.
