Остин Райт - Островитяния. Том третий
Мы стояли на Верхнем мосту, и я дала ему время выговориться. Он спросил, почему же я сразу не сказала, что чувствую к тебе анию, что он совсем не понимает меня, что меня очень трудно понять, ведь я никогда не говорю, что чувствую, иногда кажется, что я собираюсь что-то сказать, но этого не говорю. Как же тут догадаешься? Я ничем не дала ему понять, что ты и я влюблены в одну алию. Конечно, он знал, что мы живем вместе и, вполне вероятно, любовники. Потом он напомнил, как однажды спросил меня, счастлива ли я в своей ании и алии, и я ответила — нет, но стараюсь. Мне и в голову не пришло, что таким образом он спрашивает, люблю ли я тебя. Я думала, он хочет спросить, довольна ли я своей жизнью… Я попыталась объяснить ему это. Наконец он ушел, сказав, что теперь понял меня и больше не доставит мне хлопот своей анией… да, он сказал именно это слово! А потом ушел. Я думала, умру от стыда, и еще долго стояла на мосту и вся дрожала.
Я держал ее руку, не отпуская. Потом приложил ее к щеке, поцеловал. Пальцы ее были такие безвольные, что я подумал: а чувствует ли она сейчас хоть что-нибудь?
— Все хорошо, — сказал я. — Все в порядке, Глэдис… Мне жаль, очень жаль, что так случилось. Не волнуйся.
— Ничего хорошего! — крикнула она.
— Ты все верно сказала… Ведь ты любишь меня.
— Да, теперь я это окончательно поняла… но это не все… Ах, Джон, дорогой, любимый, я думала, что после того, как выйду за тебя замуж, я никогда больше не буду испытывать к другим мужчинам таких чувств, как раньше. Я старалась быть хорошей, вести себя пристойно и все прочее, но, наверное, я человек неустойчивый, мне так кажется. Я думала, что могу чувствовать это только к тебе. А оказалось — нет. И к нему я чувствовала то же… пока не увидела, чем все может кончиться… и тогда, тогда меня просто охватил ужас. Я очень, очень люблю тебя! Что же во мне не так? Боюсь, теперь ты возненавидишь меня.
— Никогда!
— У тебя есть право меня ненавидеть.
— Нет, только жалеть, потому что ты страдаешь.
— И тебе безразлично то, что я к нему испытывала?
— Что же?
— Я хотела, чтобы он меня поцеловал.
— Тогда — что тебя остановило?
— Я принадлежу тебе.
— Только это?
— Но что же еще, Джон?
— Ты вызываешь во мне гнев, отвратительный, слепой гнев, — сказал я.
— Неужели, Джон? Прости.
— Нет, — ответил я. — Ты рада, и я тоже очень рад!
Наши взгляды встретились. Я поднялся, сел рядом с ней на скамью и взглянул ей в лицо:
— Давай покончим с этим. Ты чувствуешь себя грешницей?
Подбородок у нее задрожал.
— Да, грешницей… Почему ты ничего со мной не сделаешь?
— Знаешь, о чем я думаю?
— О чем?
— В тебе огромный запас жизненных сил. Жизнь, которую ты ведешь, не дает им выхода.
Глаза ее устремились в одну точку, она перестала дрожать.
— Хочешь сказать, что я ленюсь?
— По сути, ты ничего не делаешь, только пребываешь в сознании, что ты — моя собственность. Оказывается, этого мало.
Она отвернулась:
— Что я могу тебе ответить?
— Скажи, о чем ты думаешь, начистоту. И закончим этот разговор.
— В чем-то ты прав. От меня действительно никакой пользы, и тебе — меньше всего. Но как я могу приносить пользу, если отдаю всю себя, а ты говоришь, что этого мало?
— Тебе не нравится усадьба, Глэдис?
— Нет. Все это — твое, здесь нет ничего моего. И сама я тоже принадлежу тебе, вся без остатка. Все здесь твое! Я не могу чувствовать себя нормально, я задыхаюсь, потому что ты не хочешь, чтобы я принадлежала тебе. Ты сильный, всегда спокойный, самоуверенный и бездушный. День ото дня я все больше от тебя завишу… Ты не подпускаешь меня к себе. Ты такой холодный.
— Холодный? — переспросил я. — Разве я холодный, когда люблю тебя?
— Нет… Наверное, тебе просто нравится мое тело. Но этого мало! Я отдала тебе все, что у меня есть. И я хочу, чтобы ты был моей опорой. Ты не хочешь, чтобы я принадлежала тебе вся… Ах, Джон, Джон! Мне так страшно. Вначале все было таким прекрасным, таким совершенным, таким дорогим. И я была счастлива! Боюсь, что теперь я могу все испортить!
— Да, можешь, — ответил я.
— Почему же ты позволяешь мне сделать это?
— А почему ты позволяешь себе все испортить?
— Неужели я одна во всем виновата? Если ты так считаешь, то почему не подскажешь мне, как поступать правильно? Я принадлежу тебе, что бы ты ни говорил.
— Как же я могу подсказать тебе?
— Разве ты не видишь, что я целыми днями без дела, что я грущу… тоскую по дому? Разве ты не понимаешь, что я… что я действительно заигрывала с молодым Севином? Мне нужно, чтобы мной руководили. А ты бросаешь меня одну. Ты так холоден, так безразличен ко всему, а мне нужно…
— Что?
— Мне нужна сильная рука. Ты слишком мягок со мной. Я вся — твоя. Мне нужно только подсказать… подсказать, чем заняться, будь то любая работа, живопись, все равно что. Конечно, я могу заартачиться, да, но ты должен заставить меня — наказать, отхлестать кнутом, сделать что-нибудь. Я не могу до всего доходить сама.
— Значит, я должен завести свой порядок, а если ты не будешь слушаться, наказывать тебя, как ребенка?
— Речь идет о нашем счастье. Разве ты не видишь, что мне нужна твоя помощь? С тобой все в порядке. Ты — само совершенство, и я люблю тебя. Только ты не…
Она замолчала.
— Договаривай же.
— Я хочу сказать о том, что тебе не нравится.
— Скажи!
— Тебе не нравится помогать мне, руководить мной. Ты просто любишь меня, а, по сути, я одна. Ты не заставляешь меня делать то, чего тебе хочется. Неужели ты не понимаешь? Я — твоя, и я готова быть такой, какой ты хочешь меня видеть. Сама я этого не могу.
Я взял ее руки и сжал их не очень сильно, но так, чтобы она почувствовала.
— Я мог бы сделать это, — сказал я. — Я мог бы сделать из тебя все по своей прихоти. Я мог бы наказывать тебя, бить хлыстом. Я, пожалуй, и в самом деле хорошенько бы наказал тебя, Глэдис… Но это отравило бы наши отношения! Представь, если бы ты делала все не по своей, а по моей воле. Ты подчинялась бы, утаивая свою свободу. Ты вовсю пользовалась бы правом не соглашаться со мной и не покоряться мне. А весь груз вины за то, что происходит, перекладывала бы на мои плечи. Меня же точило бы сознание того, что я отношусь к любимому человеку как к собственности, как… к вещи. Ты не моя собственность. Я не хочу, чтобы ты ею была. Ты ничего не обязана делать против воли… Ах, Глэдис, если ты любишь меня, давай мне то, что можешь дать! Не заставляй ничего вымогать у тебя силой только потому, что ты принадлежишь мне.
