Николай Великанов - Красный сотник
«Подняться, немедленно надо подняться», — застучало в висках Тулагина. Встать на ноги Тимофей уже не рассчитывал, хотя бы на локти опереться. Бородатый проводник Чернозеров увидит его. Должен увидеть...
Ох и неподатливо же его разбитое тело! Тулагину не то чтобы локтями поработать, головы от земли не оторвать. Только и добился — повернул ее с левой стороны в правую.
Закричать нужно. Сейчас это уже не опасно: рядом свой человек.
И он закричал: «Помогите!» Но вместо крика из горла вырвался лишь приглушенный клекот. Закричал сильнее: «Эй!». Клекот еще приглушеннее. А когда закричал из всех сил — совсем ничего не услышал.
* * *Семеновцы встретили конников тулагинской сотни, неожиданно атаковавших станцию с тыла, разнобойными выстрелами сторожевых постов. И только когда взвод Моторина начал настоящий «тарарам» на окраинах маневровых путей, в стане белоказаков затрубили тревогу. В районе позиций отряда Кашарова послышались винтовочные залпы, видимо, полковая кавалерия ударила по баргутам, помогая пехотинцам выйти из кольца.
Тимофей громко подавал команды на скаку:
— Обходи эшелоны слева!.. Окружай главное здание!..
Бойцы знали: Тулагин в бою будет подавать ложные приказы, чтобы сбить с толку семеновцев — пусть думают, что станцию штурмует по крайней мере полк.
Конники бешено носились между эшелонами, бесприцельно стреляя в темноте по теплушкам, создавая панику. Кто-то бросил бомбу, она рванула в самой гуще выскочивших из вагона белогвардейцев.
— Вперед! Крро-оши гадов!
На противоположном, южном конце станции вовсю шумели конники первого и второго взводов под командованием Субботова. Но там уже серьезно заговорили белые пулеметы. Чувствовалось, семеновцы пришли в себя и сообразили, что атакованы небольшими силами.
Тимофей понимал, долго «гулять» по станции сотне не придется. Белогвардейцы быстро опомнятся. К тому же взошла луна — это не на руку тулагинцам. Лучше всего уже сейчас уносить ноги. Поставленная задача, пожалуй, выполнена.
Вслушиваясь в шум боя, Тимофей улавливал, что на позициях отряда Кашарова стрельба затухала — значит, прорвались пехотинцы. А здесь, наоборот, она только разгорелась. Он все больше утверждался в мысли: медлить нельзя. Еще немного, и сотня окажется внутри растревоженного белогвардейского улья, выбраться из которого будет нелегко.
Тулагин передал через Моторина теперь уже не ложный приказ по десяткам: «Немедленно отходить!»
Еще с вечера было условлено, что после «тарарама» бойцы должны десятками выходить из боя и самостоятельно добираться до Колонги. Там был назначен сбор на рассвете. Однако разгоряченные боем конники третьего взвода устремились к центру станции, чтобы соединиться с остальными.
— Назад! — кричал Моторин. — Куда поперли?.. Назад!..
Его голос заглушила длинная пулеметная очередь.
То, чего боялся Тимофей, случилось: крышка улья захлопнулась. Моторинцы сначала соблюдали порядок десятков. Вытянувшись в цепочки, они на рысях носились в узких проходах между стоявшими на путях теплушками. Затем десятки рассыпались: у пакгаузов теплушек не было и бойцы, бесшабашно выскочив на простор, попали под губительный огонь бронепоезда.
Тулагин поскакал к пакгаузам, чтобы вернуть моторинцев. Но с лошадей уже попадало несколько человек. Тимофей сам чудом уцелел от пули. Он резко рванул поводья, вздыбил Каурого, и жеребец почти на месте, на одних задних ногах развернулся назад.
— Отходить! — во всю глотку гаркнул Тимофей, бросая коня в тень ближайшего эшелона.
Но отход был отрезан. Впереди — дышащие смертоносным свинцом пулеметы бронепоезда, сзади залегли между путями белоказаки, справа — пакгаузы, а слева, что крепостная стена, стояли длинные товарные составы.
Конники, яростно отстреливаясь, ошалело метались в этом страшном четырехугольнике, не находя из него выхода.
Примерно в таком же положении оказались первый и второй взводы. У них, правда, нашлась отдушина: на южной стороне станции эшелонов с войсками не было, лишь один товарняк стоял на основном пути. Между ним и главным станционным зданием образовался своего рода коридор. Им умело воспользовался Газимуров. Тимофей заметил, как бойцы второго взвода по двое-по трое ныряют из огненного четырехугольника в этот «коридор».
Моторинцы находились в худшем положении. У них не было отдушины, а на лошади товарняки не перемахнешь.
Пренебрегая опасностью, Тимофей кружил по четырехугольнику, охрипшим голосом подавал команды:
— Спешиться!.. Уходить под поездами!..
Более верного решения сейчас, пожалуй, не найти.
— Бросай лошадей! Под вагоны! — снова и снова старался он перекричать шум боя, хотя наверняка знал, что кавалерист ни за что не бросит коня.
Моторин тщетно искал разрывы между эшелонами, чтобы вывести через них из кромешного ада оставшихся в живых своих товарищей. И вдруг он как-то неестественно дернулся в седле, упал на луку.
— Взводный ранен, — услышал Тимофей голос Хмарина.
Тулагин тотчас бросился на помощь Моторину, закричав неистово:
— На землю его, на землю, сукины сыны!..
Это подействовало. Бойцы соскочили с лошадей, подхватили раненого командира, растаяли в темной щели под вагонами.
Адский четырехугольник постепенно пустел. Полностью ушел из-под огня взвод Газимурова. За ним увел своих ребят спасительным «коридором» Субботов. Разными путями покидали его и уцелевшие моторинцы. Теперь и Тулагину можно уходить.
Он уже хотел спешиться и нырнуть под ближайший товарняк, но из-под вагона вдруг вылезли два белогвардейца с карабинами наперевес. Тимофей дважды разрядил в них револьвер и пришпорил лошадь вдоль состава. Вслед громыхнул выстрел, пуля просвистела где-то у плеча. Второй выстрел сорвал с головы фуражку. «Не в Каурого бы, только не в Каурого...»
Широкий проем между составами Тимофей увидел, когда уже почти проскочил его. Стал разворачиваться — и опять столкнулся с семеновцами. В горячке не разглядел, сколько их. Стрелять не стал: дорога каждая секунда. И как там, в адском четырехугольнике, резко рванул на себя поводья. Каурый с храпом вздыбился и тут же от острых тулагинских шпор буквально по воздуху перелетел через ошеломленных белогвардейцев...
Лошадь вынесла Тимофея за станцию, когда луну прикрыла облачная хмарь. Потянуло сырой прохладой, которая приятно свежила мокрое от дота лицо. Он перевел Каурого с галопа на умеренную рысь. Конь тяжело дышал, но не фыркал, будто понимал, что опасность полностью не миновала. Тимофей ласково гладил взмыленную лошадь, благодарил тихонько: «Век буду помнить твою службу, Каурушка. От верной погибели спас ты меня нынче. Век буду помнить...»
