Коллектив авторов - Тайны тысячелетий
23 ноября, в день отплытия, большая толпа собралась на военно-морской базе в Маскате. На церемонии присутствовал Саид Файзель, а эскорт канонерок, сопровождал «Сохар», пока он отходил от берега.
Мы отпустили буксирный канат, и я повернулся к Трондуру, стоящему за массивным трехметровым румпелем.
— Курс на юго-восток, пока не покажется земля. Поднять паруса!
Оманцы подбежали к основному парусу, взялись за него и затянули песню: «Раз, два, взяли, Аллах нам в помощь!» Огромный парус, достигнув главной перекладины со светлой хлопковой веревкой, распрямился, и мы понеслись прочь от берега.
Обычно в дальних морских плаваниях первые несколько дней — наиболее тяжелые. Это то время, когда непроверенные веревки рвутся, слабо затянутые узлы развязываются или запутываются вконец, снаряжение ломается, и целые часы теряются на поиски предметов, которые в последнюю минуту при отплытии были куда-то в спешке заброшены.
Так было и с «Сохаром». Но по мере того как мы входили в полосу северо-восточных муссонов, дующих из Индии, и плыли на юг по Аравийскому морю со скоростью четыре узла, постепенно восстанавливался порядок, и жизнь на борту обретала свой определенный ритм.
Наш день начинался на рассвете с молитв оманцев, затем следовал завтрак из хлеба или блинов — того, что даже Шенбай не мог испортить. Но он был так невероятно ленив и медлителен, что опоздавшие начинали путать завтрак с ланчем. Вся команда была разделена на три смены, так что каждый человек четыре часа проводил на вахте, а восемь был свободен, за исключением экстренных случаев и особых заданий. Одним из таких заданий было натягивание парусов, схожее с перекидыванием парусов в современных парусных судах, но намного более трудоемкое. На нашем корабле мы имели дело с треугольными парусами, а поперечный брус одного из них весил больше, чем небольшой автомобиль.
В 500 километрах от Маската я начал экспериментировать с приборами, с помощью которых древние арабы определяли свое местоположение. Для вычисления широты они использовали чаще звезды, чем солнце, и моя оманская команда также чаще всего определяла направление по звездам, чем по точкам компаса. Главный навигационный инструмент был исключительно прост. Он назывался камал и представлял собой незамысловатый деревянный прямоугольник, через который проходила нить с узелками. Камал позволял капитану определять угол Полярной звезды над горизонтом, и по нему уже вычислять широту. Попрактиковавшись с самодельным камалом, я мог рассчитывать широту «Сохара» с ошибкой километров в 50 от его истинного положения, выясненного посредством секстана.
Древние арабы не знали, как определять долготу, но они едва ли и нуждались в этом. Побережья на пути до Китая следуют примерно в меридиональном направлении, и арабские мореплаватели были хорошо знакомы с их очертаниями.
Во время длительного похода на юг по восточному берегу Аравийского моря я был доволен «Сохаром». Управление давалось нам легко, и корабль не боролся с морем, а летел по волнам.
Нас донимало ужасное зловоние, исходившее из трюма. Это был сероводород, возможно, бактериального происхождения, главное содержимое наших вонючих школьных «бомбочек». От него першило в горле и болела голова. А для радиоприемника это было вообще губительно: он почернел и посылал в эфир все более слабые сигналы.
Эти запахи выгоняли нас на палубу, и большую часть времени мы проводили на открытом воздухе, хотя уже шли проливные тропические дожди.
Как и на арабских кораблях древности, уборные на «Сохаре» представляли собой два «балкончика», нависающие над кормой, как театральные ложи. В жаркие ночи мы часто принимали на этих балконах душ, доставая воду из фосфоресцирующего моря с помощью ведра и веревки. Это было просто сказочно — стоять в темноте в то время как морская вода стекает по телу призрачными струями, оставляя на коже люминесцирующий планктон, похожий на светлячков.
Мы хорошо проводили время в Аравийском море, проходя больше 100 километров в день. Правда, я боялся, что европейцы станут скучать. Все они были молодыми людьми, большинство из них новичками в море, каюты переполнены, жизнь однообразна, а еда Шенбая казалась ужасной.
Но не так было с оманцами. Они легко приспособились к жизненному ритму на корабле: болтали, пели свои песни, просыпаясь, наживляли рыбацкие лески, а когда уставали, дремали. Они могли спать, где угодно, растягивались на палубе, разматывали свои тюрбаны и укрывали ими лица от жары. А когда была работа, брались за нее с азартом.
Привычка оманцев напевать себе во время тяжелой работы вскоре была перенята и европейцами — членами экипажа. Они хлопали в ладоши, пристукивали в такт ногами и ритмично выкрикивали, чтобы как-то помочь себе. Для меня это был хороший признак: экипаж становился единым целым.
В середине декабря мы впервые высадились на берег — на крошечном острове Четлат в Лаккадивском архипелаге. Ограниченный сияющими пляжами и аквамариновым морем, Четлат казался просто раем. Индия осуществляет строгий контроль за островом, регулирует выращивание здесь кокосовых орехов, монополизирует импорт, препятствует зарубежным контактам, и для всего этого населила остров недееспособной бюрократией. Когда я пришел в полицейский участок острова, чтобы показать письмо из министерства иностранных дел Индии, разрешающее «Сохару» посетить Лаккадивы, я заметил на одной из дверей табличку «Отдел преступлений».
Известно, что во все времена Лаккадивские острова славились полным отсутствием, как бы мы сейчас сказали, криминогенных ситуаций.
— Что же случилось? — спросил я у капитана полицейского участка.
— Все вполне логично, — ответил он не без гордости. — Острова становятся частью современного мира, и поэтому здесь не избежать преступлений.
В Бейпуре, близ Каликута, на материковой части Индии, по общему требованию нас покинул Шенбай. Во время недельного плавания от Четлата он по существу уже ничего не делал, ожидая, что кто-то выполнит его обязанности, и воруя продукты, когда никто не видит. Его заменил Ибрахим, правительственный чиновник, который был уже сыт по горло служебной рутиной. И он показал себя как первоклассный повар.
Бейпур оказался не просто хорошим местом для стоянки «Сохара». Здесь семеро из моих оманцев нашли себе жен. Это явилось для меня сущим откровением. Я и до этого знал, что в течение столетий арабские мореплаватели прибывали в Бейпур в близлежащий Каликут и брали в жены местных женщин. И очень часто у мужчин было по две семьи — одна дома, в Аравии, другая — здесь, в Каликуте. А местная мусульманская община была вполне довольна, когда их девушки выходили замуж за арабских моряков. Но я не знал одного обстоятельства: капитан арабского судна должен давать разрешение на женитьбу моряка, а также делать личный взнос в свадебные расходы.
