Григорий Славин - Имею право сходить налево
Когда «дирижер» пробегает мимо них, он разжимает руки, и она падает попой на паркет.
А для нас коридор между тем заканчивается. И мы с грохотом спускаемся по лестнице снова на второй этаж.
– Стойте, сволочи! – требует «дирижер». – Все равно не уйдете!
Его искренность заставляет меня наполниться отчаянием. Мы учащаем шаг.
– Стойте, и ваша смерть будет мгновенной! – обещает он. – Иначе позавидуете мертвым!
Придумал бы что-нибудь более убедительное.
Я не знаю морального кодекса киллеров. Возможно, там что-то написано о невозможности не выполнить задание. Или – о необходимости выполнить задание любой ценой. Вероятно, немаловажную роль играют еще и сроки, иначе поведение нашего преследователя понять трудно. Я всегда считал, что киллеры могущественных людей стреляют с окон чердаков, режут в подъездах, то есть выстраивают какую-то программу действий, изучают жизнь объекта. А тут нате. Не знаю, что думали оставшиеся трое, но я боялся этого человека больше, чем если бы он ждал меня в моей московской квартире. Поэтому бежал от него, как от бешеного пуделя.
– Сережа!.. – слышу я за спиной, и мы останавливаемся. Все.
«Дирижер» разворачивается. В конце коридора, откуда мы только что прибежали, стоит в белом халате Верочка. Неужели мы бегаем по гостинице столько времени, что администраторше успела позвонить, а Верочка приехать?!
– Никогда – женщин и детей! – рычит «дирижер», снова перехватывает багор под мышку и, оскалясь, бросается на главврача санатория…
Подняв над головой подарок хану Исмаилу, я изо всех сил швыряю его в голову «дирижера». Происходит это в пяти шагах от Веры Николаевны, так что она вынуждена взвизгнуть и отпрыгнуть в сторону. А я бросаюсь ему на спину и валю на пол. Багор вылетает из его рук, скользит между ног Верочки и ударяется в стену. В коридоре появляется Антоныч, и мы вчетвером начинаем вязать чокнутого живодера.
– Только не бейте, Сережа! – умоляет Верочка. – Человек болен!
– Это так! – подтверждает Гера.
Впятером мы возимся на полу под громогласные крики администраторши, для которой вызывать милицию более хлопотно, чем управляться самой.
В кармане Гриши пиликает трубка.
– Я побегу за медсестрой! – кричит Верочка. – Тут укол нужен!
Она цокает каблуками, Гриша поднимается и входит в связь, мы с Антонычем прижимаем к полу «дирижера».
– Да, милая!
– Принесите какую-нибудь веревку! – командует хрипло Антоныч.
– Рейс разрешили?! Как это здорово! Бог услышал мои молитвы!
Я вышибаю ногой ближайшую дверь, под визги постояльцев – двух женщин, выдираю из торшера шнур и выбегаю, хлопнув дверью. Интересно, что обо мне они подумали?
– Держи его, я багор возьму!
Я держу «дирижера», Антоныч бросается за багром. Зачем багор?..
– Кто кричит? А, это мы с Серегой в борцовском зале!
– Привет ей от меня передавай!..
– Антоныч, тебе тоже привет от Киры.
– Спасибо, – Антоныч вставляет черенок багра в левый рукав пиджака киллера.
Ничего не понимаю… Он ему руку хочет под корень выломать?..
– В двенадцатом часу ночи почему?.. – повторяет вслед за Кирой Гриша.
– Скажи, что приехал Путин и устроил нам мастер-класс!.. – советует Антоныч, продевая черенок все дальше и дальше, заводя его со спины Платона в рукав правый.
– Ты понимаешь, такая удача! – частит Гриша в трубку. – К нам приехал Путин и сейчас проводит мастер-класс!
– Убью, насекомые!.. Глаза выдавлю, губы оборву!..
– Нет, это не он кричит… Тебе послышалось…
– Привязывай черенок к рукам шнуром! – ревет Антоныч.
– А откуда я знаю, почему он решил мастер-класс устроить в полночь? Он сказал, нас собрали…
– Он плюнул в меня! – возмущается Гера.
– Тебе послышалось, милая… Кто плюется в борцовском зале…
– Вяжи!..
– А когда ты прилетишь? Через четыре часа?.. Я самый счастливый человек на свете! – майским голосом звенит Гриша. Зажимает рукой трубку и трещит, как петух, в которого угодили камнем: – Она через четыре часа в Шереметьеве приземлится!..
– Где же эта кровавая сука?! – И я оглядываюсь. Все время меня не оставляет ощущение, что блондинка вот-вот выскочит из-за угла и расстреляет нас в упор. Может быть, ради этого представление с багром и предлагалось.
– Да в аэропорту она!.. – кряхтит Гера, налегая на «дирижера». – Сказано же – рейс объявили!..
В этот момент я заканчиваю вязать узлы, и мы отбегаем от киллера. Он вскакивает на ноги как распятый.
– Вы думаете, это конец?! – дико вращая глазами, уточняет он.
Совершенно не представляя, что на это ответить, я бью «дирижера» ногой в живот. Отлетев назад и проскрежетав обоими концами багра по штукатурке, он застревает между стен посреди коридора.
– Четыре часа до Шереметьева? – произносит Антоныч и стирает со лба пот. – Успеем.
По одному мы быстро спускаемся вслед за ним. «Дирижер» не хочет отпускать нас так запросто. Ему нужны наши жизни. Выбравшись из ловушки, он пытается взять нас с разбега, сверху. Но раскинутые в сторону руки не входят в дверной проем, и он, с грохотом врезавшись, падает на спину.
– Господи, неужели нужно столько времени, чтобы шприц элениумом зарядить? – возмущается Антоныч.
Уже не торопясь, мы спускаемся по лестнице на первый этаж. За нами, разбивая по пути все стеклянное и царапая все бетонное, спешит киллер.
– Вы мне заплатите за это! – утверждает администраторша, которая то появляется рядом с нами, то самым странным образом исчезает.
Бегом мы спускаемся вниз и оказываемся в холле. Там-то нас и встречает Вера с медсестрой. Мы уже разговаривали, а за спиной еще продолжался скрип багра по бетонной стене.
– Он нас совершенно измотал, – признался Антоныч.
– Кто это? – беспредельно изумленная, спрашивает Верочка.
– Долго объяснять.
– Гриша, а почему у вас на плече ковер?
– Это объяснять еще дольше, – и Антоныч кладет руку на плечо главврача. – У тебя эфир есть в чемодане? Сделай ему общий наркоз.
Ему следовало говорить потише. Оставшись на какое-то время бесконвойным, «дирижер» разбежался и, выбивая стеклянную стену холла, вместе с багром исчез на улице.
Когда мы вышли, о нем напоминали лишь огромные куски лежащего на тротуаре стекла. Я помог Грише закинуть ковер в багажник и забрался в джип.
Какая свежесть… Яблоневый сад благоухает. Сверчки пиликают. Не знаю, чего мне сейчас больше хочется – доехать до дома или выйти за городом, разлечься на траве и уснуть. Не потому, что спать хочу – я уже не хочу спать и никогда, наверное, не буду, а потому, что вряд ли в скором времени представится возможность вот так лечь и, чувствуя щекой траву, забыться…
