Татьяна Зингер - Нечего бояться
Как-то неправильно забирать чужое. Или оно и моё тоже? Я подсказала идею, провалялась незнамо сколько в этой промерзлой комнатке и чудом не подхватила воспаление легких. С другой стороны, когда подопытные причислялись к создателям? А идея... Лекарь мог её вывести и из воздуха, без моей помощи. Я не заслужила чести...
Лекарь повторил вопрос.
-- Если вы готовы отдать её, -- решилась я.
-- Заберете, как оклемаетесь. Формула предельно ясна, любой маломальский ученый расшифрует её. Вам останется переслать сообщение уполномоченному, и, если позволят, раздать вакцины горожанам - делайте всё необходимое и предписанное вам инструкциями. А я побуду сторонним наблюдателем.
Я хотела уточнить, кто именно должен позволить, но вовремя прикусила язык. Один из тех вопросов, на которые Лекарь не собирался отвечать -- иначе бы объяснил с самого начала.
-- А вы давно выходили отсюда? -- вдруг сорвалось с губ. Какая же глупость! Но Лекарь мечтательно прикрыл веки:
-- Не упомню, когда оное случалось в последний раз. Но заверяю: город -- не то место, где я бы прогулялся. А вот какой-нибудь тенистый лес... Вам доводилось наблюдать, как струится водопад?
-- В фильмах.
-- Если доведется вживую -- вы непременно вспомните меня. Это истинное наслаждение. А теперь извините, мне надо дописать кое-какие выводы. Отдыхайте.
И я поспешила исполнить указание.
Глава 14
Из зеркала на меня глядел скелет, обтянутый желто-белой кожей. Глаза впали, волосы торчали короткими неровными прядями, оголяя уши. Черты заострились, губы посинели. Я дотронулась до щеки пальцами в последней надежде, что отражение врет. Серые ногти и прожилки вен уверили: оно показывает чистую правду.
С начала лечения минул месяц. Сегодня Лекарь разрешил вернуться домой.
-- Ваше появление произведет невероятный эффект, сродни атомному взрыву, -- заявил он. -- И надеюсь, вы справитесь с ним, обойдясь наименьшими потерями. Советую скорее разобраться с делами и личными вопросами. По прибытию, сообщите всем, кого встретите, о лекарстве. Не медлите. Это станет гарантией того, что вы выживете в стычке с правительством. А я сомневаюсь, придется ли ему по вкусу наше с вами достижение.
Если бы во мне остался страх, я бы, наверное, испугалась. А так только кивнула и попросила одежду. Внутри перегорела какая-то лампочка, отвечающая за всё: за испуг, за любопытство, за здравомыслие.
Рубашка висела, штаны сваливались. Я почти возмутилась, зачем принесли чужие вещи, но нашла наспех прилепленные заплатки с торчащими нитками. Неужели это принадлежит мне?!
Перед самым уходом в дверь постучался -- невиданно, постучался! -- Артур.
-- Котеночек нас покидает?
Я улыбнулась кончиками губ.
-- Будете скучать?
-- Вероятно, -- Артур дернул щекой. -- Я вообще-то сентиментальный, но предпочитаю умалчивать о слабостях. Но тебе, котеночек, можно, ты своя. Возьми на память об Освобождении.
И вручил мне толстый, грубо сшитый браслет из алой атласной ленты. Я просунула в него ладонь, повертела на запястье.
-- Я сегодня добрый, поэтому подарки не закончились. На, отдай лично дружку, а то когда лекарство дойдет до общественных масс? Еле вытребовал у Лекаря, но, думаю, тебе оно пригодится.
В ладонь мне легло одноразовое шприц-устройство.
-- Спасибо вам...
Я, не веря собственному счастью, бездумно сунула самую важную вещь на свете в карман рубашки. Туда раньше, в прошлой жизни, складывала любые мелкие предметы, подвернувшиеся под руку.
-- Ну, что? -- Артур глянул, как я придерживаю пояс брюк. -- Идем, провожу.
Он вывел меня недалеко от дома, привычно встрепал несуществующую челку.
-- Я бы попросил тебя об осторожности, но не стану. Просто держись, котеночек.
Вместо долгих прощаний я отвернулась.
Под сапогами чавкало, снег смешался с грязью и бесконечными лужами. Всё в Коссе не по-человечески: осенью заморозки, зимой -- ливни.
Я не встретила никого, пока пробиралась в лабораторию. И здорово, иначе начнутся возгласы, расспросы. В лучшем случае...
Дома пахло пылью. Она выстроилась по приборам и столу, изменила цвет вещей на серовато-темный. На полу скаталась в комочки. Я чихнула и отдернула занавески. Шкаф, кстати, был отставлен от окна - явно не моя работа. Кто-то убирался у меня? Но зачем?
Солнечный луч крадучись пробрался в комнату. Часы на прикроватной тумбочке показывали четверг, час дня.
Четверг?! Сегодня раздают паек. Нет лучшей возможности, чтобы рассказать участку об антидоте. Осталось дождаться вечера, когда к грузовику пойдет народ после смен.
Сквозь безразличие прокралась тревога. Я непременно сообщу о лекарстве, но следует ли упоминать про зараженные ампулы? Кричать, дескать, вас травил Единство? И что я тогда получу? Как выразился Лекарь, пулю в лоб? Уж точно не благодарность...
Я с трудом дотерпела, когда время на циферблате сменилось на "18:00". Срывалась на бег, уставала, медленно шла и вновь пыталась бежать. Под подошвами весело хлюпало. Мелкие и холодные капли били в лицо. Дыхания в груди не хватало, приходилось останавливаться.
Вот она, площадь. И рабочие -- вот они. А поодаль -- солдаты с оружием.
Я заговорила в полную мощь, но голос был тих, приглушен ветром и ливнем. Я, запинаясь, сообщила о победе. Я, хохоча, призналась, что уполномоченному доставлено сообщение. Я, глотая дождевую воду и захлебываясь ей, обходила всех, хватала за руки и повторяла:
-- Мы спасены.
А они не двигались, точно превратившись в соляные столбы. Не благодарили и не ругали. И дети почему-то замолкли, и никто не поддержал меня задорным смехом. И только на талию легла чья-то ладонь, властно обхватила, а в ухо заговорили тоном, не предвещающим хорошего:
-- Я тебя убью.
Меня волоком тащили обратно в лабораторию под рокот ожившей толпы. Под просьбы "Постой!" и восклицания "Она же погибла?!" А я не могла сдержаться от хихиканья, напоминающего истерику.
-- Ник, -- шуточно вырывалась, дралась, -- погоди ты. Не спеши! Нам некуда торопиться! Как здорово, что ты тоже здесь!
-- Ты издеваешься? Нет, признайся, ты насмехаешься надо мной?! Где ты пропадала целый месяц?! Почему не предупредила? Я ненавижу тебя, -- в сердцах гаркнул друг.
-- Ник, пожалуйста...
-- Что пожалуйста?! Какие мы друзья после такого. Да как ты посмела!
Он медленно, словно нарочно, запирал дверь на все замки. Нарезал круги, скрестив на груди руки и не обращая на меня внимания. Всё это время старался не встречаться со мной взглядом. Я промурлыкала:
-- Ну, успокойся ты. Не злись.
Тут он обернулся для гневной тирады - щеки пылали, вена на шее вздулась -- и обмер. Подошел ближе. Дотронулся до кожи, не веря своим глазам.
