Луи Буссенар - Французы на Северном полюсе
Пока Геник бушевал, на льду поставили палатку, часть поклажи выгрузили, положили мешки. Желен осмотрел заболевших и разразился бранью.
— Скоты несчастные!.. Умереть захотели? Или цингой заболеть?
При слове «цинга» у матросов мурашки побежали по коже. Для них не было болезни страшнее.
— Хорошо, что пока у нас есть чем лечить! Если вам дорога ваша шкура, не ешьте больше снега! Вы просто не имеете права болеть! Во всяком случае, по собственной глупости! Помните! Вы нужны друг другу! Жизнь каждого зависит ото всех и всех — от каждого!
«Ладно, — подумал доктор, — хватит читать нотации, надо браться за дело!»
Он позвал Дюма, который нес два брезентовых ведра, полных снега.
— Эй, друг!
— Да, господин Желен! — откликнулся провансалец, как всегда, свежий и бодрый.
— У вас ничего не болит?
— Я в полном порядке!.. Спасибо, доктор, за вашу доброту!
— Нелегко вам приходится!
— Пустяки! Занимаюсь своим делом. От работы разогреваешься!
То, что кок, всегда всем довольный, назвал «своим делом» было поистине каторжной работой.
Чтобы помочь Дюма, капитан предложил установить на кухне дежурства, но Тартарен решительно отказался, заверяя, что кухня — это его счастье, его слава, его здоровье, его жизнь! Что его нанимали на корабль коком, и он будет выполнять свои обязанности, пока руки держат кастрюлю, и вообще он один способен приготовить хорошую еду.
Так Дюма и остался при своей печке, которую в настоящий момент заменила спиртовая горелка.
Он вставал на час раньше и ложился на час позднее остальных, целый день трудился в пути, словно был крепче всех.
Сейчас он ждал, когда растопится снег, чтобы приготовить чай и обед, и еще не успел переодеться.
При осмотре моряков доктор обнаружил, что у некоторых слегка обморожены руки и стерты ноги, обмороженные места Желен потер снегом, чтобы восстановить кровообращение, а ранки смазал глицерином, после чего все надели на себя сухое, а снятое развесили в палатке сушить.
Но просушить удавалось только носки теплом собственного тела, их клали с собой в спальный мешок.
Не так-то просто было снять каляные от мороза брезентовые сапоги, за сапоги обычно брались втроем, и это бывало очень забавно.
— Ей-ей, стащить сапог труднее, чем содрать шкуру с замерзшего тюленя!
Пока матросы переодевались, повар следил за топкой, разрубал или распиливал замерзшие мясо и сало.
— Вода закипела? — спрашивал один.
— Котелок с водой готов? — интересовался другой.
Все с жадностью смотрели на закипавшую воду.
— Эй, вы! Не смотрите на котел, а то он никогда не закипит! — внушительно говорил Дюма и приводил старую пословицу: «Не смотри в горшок — вода не закипит».
Дрожа от холода, моряки залезли в мешки погреться. Вскоре в палатке, полутемной от испарений и табачного дыма, запахло жареным салом и мясом, точнее мясным концентратом. Приготовленную еду смешали с горячим чаем, чтобы сразу не остыла. Представьте себе, что получилось за блюдо!
Не успев согреться, люди вылезли из мешков, сели у печки, обжигаясь, принялись поглощать густую кашицу. Те, кто отведал снега, глотая, морщились от боли.
После еды все получили очень скромную порцию спиртного и разошлись по своим спальным местам, чтобы не спеша выпить, покуривая трубочку.
Неутомимый Дюма навел порядок в своем кухонном хозяйстве и позвал Летящее Перо, чтобы тот помог ему переодеться, но парижанин не смог стащить с повара каляную одежду.
— Гиньяр! — крикнул он. — Вылезай и ты, мне одному не справиться.
Гиньяр стал тащить обеими руками, и наконец героическими усилиями им удалось освободить Дюма от робы. Он тотчас же залез в мешок к товарищам, с наслаждением закурил трубку и стал маленькими глотками потягивать спиртное.
Наступило самое приятное время суток.
Несмотря на усталость, ломоту в ногах и боль во всем теле, моряки не теряли веселости.
Окутанные облаками пара и табачного дыма, они беседовали обо всем понемногу: об экспедиции, о родных краях, о Франции, где сейчас цвели вишни, о солнечном теплом апреле…
В Париже, наверное, уже продают первые овощи, их привозят туда из прекрасного теплого Прованса, родины Дюма.
А в тропических странах люди изнывают от зноя. Просто не верится!
Бедные матросы! Кутаясь в заиндевелый меховой мешок, они мечтали о красивых цветах, яркой зелени трав, палящем солнце в краю, где растут пальмы и манго! Где среди густой листвы порхают пестрые птицы и весело носятся мотыльки! Где полуголые люди блаженствуют в тени вечнозеленых деревьев, посасывая апельсин, очищая банан или разгрызая плод манго.
С моря дует прохладный ветерок, и короли этого цветущего рая засыпают, одурманенные ароматом цветов, словно крепким пьянящим напитком.
Но вот в мир прекрасных мечтаний вторгается грубый топот тяжелых сапог. Это возвращаются с дежурства часовые. Волшебное видение исчезает, уступая место суровой действительности: они в стране льдов!
Это подтверждает доносящийся издалека вой ветра. Он гуляет по гребням заснеженных скал. Необозримые ледяные поля время от времени вздрагивают и с оглушительным треском ломаются.
Пар, скапливающийся в палатке, оседает мельчайшими снежинками на предметы, на лица засыпающих людей.
Наконец сон смежил веки, воспаленные ярким блеском снега на солнце.
Было девять часов вечера.
Если не появятся медведи и волки, если ветер не вывернет воткнутые в лед колья палатки, если ее не придавит снегом, а вместе с ней и обитателей, до семи утра можно будет отдыхать.
Каждый час сменялись часовые. Возвращаясь с дежурства, они старались не шуметь, чтобы не будить спящих. Дюма, как вы уже знаете, поднимался в шесть утра, когда мороз особенно жесток, потягиваясь и бормоча проклятья, вылезал из мешка и шел зажигать спиртовую печку.
К утру в палатке становилось теплее.
Но отдых кончался, и люди старались насладиться его последними минутами. Так не хотелось вылезать из мешка.
Все ждали, когда растопится снег в брезентовом ведре, своего рода «кипятильнике».
Дюма деревянной лопатой соскабливал с внутренних стекол палатки намерзший за ночь лед.
Капитан только что возвратился в палатку и следил за действиями Тартарена. Д’Амбрие встал еще на заре, чтобы произвести метеорологические наблюдения.
Каждое утро, едва продрав глаза, моряки задавали один и тот же вопрос:
— Вода закипела?
— Как там котелок?
Заболевшие молчали, им ничего не хотелось, только полежать, хотя бы до завтрака.
