Андрей Черетаев - Сибирский Робинзон
— Вертолет! — выдавил я, наконец.
Не могу сказать, что я заметался по своему обиталищу, негде там было метаться, тем более сейчас, когда все оно завалено дровами, но какие-то судорожные движения я делал. Самым осмысленным из них, была попытка, взобравшись на унитаз, выглянуть в дырку в крыше. Разумеется, кроме кусочка тускнеющего вечернего неба, я ничего не разглядел. И тогда я совершил поступок, на который в другой ситуации, ни за что бы, не отважился.
Схватив посох, а также, уже испытанный в бою нож, я опрометью бросился на улицу. Волки, по-видимому, ничуть не встревоженные отдаленным гулом пролетающего вертолета были застигнуты мною врасплох. Они вскочили только тогда, когда я уже стоял перед ними. Но так как, взгляд мой невольно обратился к небу, в поисках спасительной винтокрылой машины, фактор внезапности был мною бездарно упущен.
Я уже говорил, что у Жизни все карты в колоде крапленые, ты знаешь только свои карты. А она знает и свои, и твои, и те, что лежат в прикупе, и при необходимости может ввести в игру козыри из другой колоды. Вот так и со мною.
Как говорили римляне, человеку свойственно ошибаться. Я полагал, что увижу вертолет сразу, определю направление его движения и тут же вернусь назад. А, вернувшись, быстренько сооружу факел, которым можно будет размахивать, высунув его из прорехи в разрушенном землетрясении навесе.
Но первый же мой шаг из хвоста самолета стал и последним. Я попал в хитрую и, несомненно, очень хорошо продуманную засаду. Матерый вожак и молодая волчица, своим безмятежным видом, вероятно, должны были усыпить мою бдительность, тогда как рядом притаилась еще пара волков: один справа, другой слева от выхода из хвоста самолета. Заметил я их поздно. Левый волк вцепился в мою правую ногу, правый зверь повис на левой руке с ножом. Подвергнись я такому нападению летом, у меня не было ни одного шанса выжить. Но зимняя одежда и обмотки на ногах сыграли с зубастыми бандитами коварную шутку.
Я растерялся, но инстинкт древних предков охотников не дал мне погибнуть. Он пришел на выручку, когда разум в панике завис, словно компьютер.
Инстинкт — шестое чувство, тебе я песнь пою.
Первым в дело вступил мой посох. Перехватив его повыше, я несколько раз ударил острым нижним концом волку в загривок. Правда, все удары пришлись на толстую шею и спину и, похоже, посох лишь слегка оцарапал волчью шкуру. Волк, сжимая мощными челюстями мою лодыжку и мотая головой, попытался опрокинуть меня наземь. Он мужественно вытерпел три колющих удара посохом, но после четвертого жалобно взвизгнул и бросился бежать.
Я остался один на один с волком, повисшем на правой руке. Зверюга, пользуясь тем, что я был занят его собратом, ловко работая своими челюстями, передвинулась к запястью, которое защищала лишь тонкая ткань куртки.
Я взвыл от резкой боли. Мои глаза, наполненные болью и яростью, встретились с горящими глазами волка. Хищник мертвой хваткой вцепился в руку и теперь тянул на себя, думая завалить жертву. Подтащив зверя к себе, я изо всех сил пнул его в брюхо. Видимо я попал по причинному месту, потому что зубы волка перестали впиваться в мою руку, сам же хозяин зубов присел на снег, только для того чтобы еще раз получить удар, на этот раз в ухо. Завершил избиение хороший пинок по ребрам. От этого удара зверь, как будто вышел из поразившего его ступора и бросился в сторону.
— Получили твари, а?! — заорал я.
И в этот момент вожак бросился мне на грудь. В нем было не меньше шестидесяти килограмм, поэтому он легко сбил меня с ног. Его клыки, как мне с перепугу показалось, не уступающие по длине клыкам знаменитого смилодона, потянулись к моему горлу. Бросив посох, я попытался отпихнуть от себя свирепую тварь. И мне в каком-то смысле это удалось, потому что в зубах хищника оказалась не моя глотка, а всего лишь шейный платок, тот самый, что я обнаружил в дамской сумочке. Не дав волку возможности разобраться и с платком и моей шеей, я ударил его в грудь швейцарским ножом. Потом еще раз и еще…
Волк взвыл, судорожно забился на лезвии, орошая мое лицо кровью. Не помня себя от ужаса, отвращения и боли в поврежденном запястье, я столкнул живого еще зверя на окровавленный снег, поднялся на четвереньки и со всех ног кинулся к своему убежищу, не дожидаясь, когда на меня бросятся остальные волки. Битву я выиграл, но поле боя все же осталось за врагом. Победа была пирровой!
Вернувшись в каморку, я обессилено рухнул на дрова. Я был совершенно измотан. Силы оставили меня. Я закрыл глаза, пытаясь отдышаться и собраться с мыслями. Сильно болела левая рука. Наконец открыв глаза, я осмотрел на нее.
— Боже мой!.. — вырвалось у меня.
Вся рука была залита кровью, которая продолжала течь из рваной раны на запястье.
— Проклятая тварь! Как покалечила, а!
Кровь была повсюду — на одежде, на дровах, на стенах… Я никогда не переносил вида телесных ран, а уж от вида крови неоднократно, к собственному стыду, падал в обморок. Вот и сейчас в висках предательски заломило, затылок похолодел, и веки налились свинцом. Я понимал, что нельзя закрывать глаза, иначе потеряю сознание. Я сопротивлялся, но, Бог мой, как же я устал… Мои глаза сомкнулись, и… тысячи белых голубей выпорхнули в светло-голубое небо.
Долго ли я был без сознания? Не знаю. Может, одну минуту или пять, а может, и полчаса. Но когда я открыл глаза, кровь все также сочилась из раны.
Первое инстинктивное желание — зализать рану, а потом, если понадобится, перетянуть руку. Я боялся, что у меня повреждена вена.
Кровь, солоноватая на вкус, была даже приятна. По-звериному зализывая рану, я почувствовал приступ голода и, поддавшись его искушению, вылизал все до последней капли, вытекшей из раны. Теперь я понимаю искушение вампиров, жаждущих теплой крови. Представив себя с окровавленным ртом, острозубой вампирской ухмылкой, я почувствовал, как меня подташнивает. Я сильно зажмурил глаза, весь напрягся, не позволяя спазмам желудка сделать свое мерзкое дело.
«Только проблеваться мне сейчас не хватает», — подумал я.
Одолев приступ тошноты, я расслабился, стараясь не думать о крови. Я осмотрел поврежденное запястье и насчитал четыре раны; лишь одна продолжала несильно кровоточить.
— Надо продезинфицировать раны и перетянуть руку, — измучено простонал я и принялся доставать свой краник. Если нет йода, зеленки или чего-то спиртного, то — моча лучшее средство для промывки ран.
— Черт, это даже приятно, — воскликнул я, когда горячая моча обожгла кожу и защипала в ранках.
Затем мне вновь пришлось разлучить брюки с ремнем. Слава Богу, я еще кое-что помнил из школьного курса по оказанию первой медицинской помощи. Правда, из всего курса я знал только, как оказывать помощь обожженным электричеством. Что делать в моем случае, я мог только догадываться.
