Александр Мартынов - В заповедной глуши
— Тот, кто сложил эту песню, сам не знает, что он гений, — сказал тихо Михал Святославич, опуская гитару. — Может быть, он гениальней Пушкина, Лермонтова… Потому что это всё такая правда…
— Кто такой Харон? — с угрюмой требовательностью спросил Витька.
— Харон в греческой мифологии перевозчик умерших через реку подземного царства до врат Аида. Ему для уплаты за перевоз покойнику клали в рот монету, — пояснил Валька тоже хмуро. — Но в данном случае это просто образ, конечно… Дядя Михал, а вы много воевали?
— Много, — ответил лесник. — Мне сорок шесть… С восемьдесят второго и до девяносто пятого почти непрерывно. И, кстати, без российского гражданства. Я после первой Чеченской ушёл в отставку. Потому что это уже не война… Хотел остаться в России. Я же там с шестнадцати лет почти постоянно жил… А мне и говорят: а у вас гражданства нет, Ельжевский Михал Святославич. Вы, Михал Святославич, иностранец нонеча…
— Правда? — звеняще спросил Валька, поднимая голову. — Это правда?!
— Правда… Я и уехал сюда. И не пожалел…
— Вот суки, — потрясённо сказал Витька, тоже поднимая лицо.
— Это ещё ничего. Вместе с нами казаки воевали, из Казахстана и из Киргизии. Добровольцы. Так их вообще потом как наёмников ловить и сажать стали…
— Мой маэстро… де ла Рош… — вспомнил Валька, — ну, я про него говорил… Он воевал у казаков. Только уже во Вторую чеченскую…Там тоже были добровольцы из разных мест. И ещё сербы были, и греки, и немцы…
— Хороший он человек, наверное, — задумчиво сказал Михал Святославич. — Я бы познакомился… Сыграть ещё?
— Дайте я, — попросил Валька.
— А пальцы гнутся? — прищурился Михал Святославич.
— Как-нибудь, — таким же прищуром ответил мальчишка. Помолчал и задумчиво сказал: — Это Димка пел. Один мой… друг. У него дядя погиб на «Курске»[36]. Я не знаю. Может, сам Димка это и сочинил[37]. Не знаю… Это белым стихом. Без рифмы.
— Серым песком укрыло, илом позатянуло,
и освятила память, и отразило небо
черную субмарину в молниях русской боли,
черную субмарину ужаса и отваги.
Время рассеет слухи, ветер развеет вести,
сильные сего мира ложью заменят правду,
только родных героев не позабыть вовеки,
в смертную беспредельность вглядываясь бессонно.
Кто-то сказал, что ночью мать одного матроса,
обезумев от горя, шла по воде без страха,
и призывала сына, спящего в смутной бездне,
и под ее ногами не расступалось море,
ибо сильнее моря это страданье было.
Если б она взглянула выцветшими глазами,
если б она взглянула ввысь, где играют бури,
то перед ней всплыла бы, пересекая тучи,
северная легенда — черная субмарина.
Верно хранят Россию, в небо взойдя над нею,
призрачные матросы в обледенелой форме… — голос Вальки зазвенел и сорвался, но он справился с собой и продолжал:
— Видел ее ребенок, на берегу играя —
черную субмарину на серебристом небе,
и ничего не зная, замер от восхищенья
и загадал, что тоже станет он у штурвала,
видел ее мальчишка в выцветшем камуфляже
и повернул обратно, чтобы поведать другу,
он повернул обратно, шаг не дойдя до мины!..
…А над Москвою тучи, тяжкие как надгробье,
свыше ее не видно, свыше ее не слышно.
Быстро прошла над клоакой черная субмарина,
росчерками зарницы дымную тьму терзая.
Видел ее священник… И тихо перекрестился.
Вот… — Валька перевёл дыхание. Михал Святославич молча положил руку на плечо мальчишки и чуть стиснул пальцы. А Витька задумчиво пробормотал:
— Так это называется «белый стих»…
— Да, а что? — не понял Валька. Вместо ответа Витька набрал воздуху в грудь…
— Уважаемый, любимый
Президент Владимир Путин!
Очень рада я, что ваша
Родила щенят собачка!
Говорят везде об этом.
Я решила написать вам
Поздравленье с прибавленьем
В дружном вашем, тёплом доме.
Я прошу простить за почерк —
Плохо видно мне при свечке,
А ещё — замёрзли руки,
Потому что в доме нашем
Нет лет десять отопленья —
Раньше было, я не помню.
Я хотела написать вам,
Чтоб прислали вы щеночка,
Но потом мне расхотелось,
Потому что он погибнет
Здесь у нас — собак всех съели.
Кто-то говорит — корейцы,
Но мне кажется — не только…
…Никогда я не писала
Раньше писем президенту,
Просто это не умею
И никто мне не подскажет,
Потому что в одиночку
Я сижу сегодня дома.
Заняты все остальные,
А меня с собой не взяли.
Коля — это средний брат мой —
Смотрит мультики в подвале.
Я пойти хотела с ним бы,
Где у них там телевизор?
Старшая сестра Наташка
Где-то за городом рубит
Бабки на какой-то даче.
«Подрастёшь — тогда с собою
Позову,» — пообещала.
Мамочка в ночную смену
Сторожит приют для кошек.
Мне немного странно это.
Может, лучше было детям
Приказать приют построить?
Их по улицам здесь много
Просто так, без дома, ходит
И ночует, где попало,
Все голодные, больные…
Что вы скажете про это?
Ведь вы можете помочь им,
Вы же добрый, я-то знаю,
И всегда вы говорили,
Что заботитесь о людях…
Папы я почти не помню —
Папа наш был офицером,
Мама говорит — убили
Папу на войне чеченской…
Мы живём совсем неплохо,
Даже на еду хватает
И немного — на одежду
Мне и Коле остаётся,
А бывает, что Наташка
Много долларов приносит.
Я хочу сказать спасибо
Вам за нашу жизнь такую —
Ведь без вас мы б так не жили!
Да! Ещё есть брат Серёжка!
Из Чечни недавно тоже
Он вернулся, неубитый.
Только злой стал почему-то.
В армии уже не служит,
Но, как раньше, носит форму.
Форма чёрная, с береткой.
Я спросила: «Ты охранник?»
А Серёжка засмеялся
И ответил: «Я ремонтник.
В нашем доме всё прогнило —
Потолки, пол, крыша, стены,
Тараканы под шкафами
Развели своих ублюдков…
Мы с друзьями и решили,
Что пора ремонт устроить…
Потерпи ещё, сестричка!
Как за дело мы возьмёмся —
Станет жить светло и чисто…
И мультфильмы станет Колька
Смотреть дома, не в подвале.
А Наташке нашей больше
Не придётся рубить бабки —
Будет у неё работа.
Мама пусть в приюте будет,
Только в детском, не в кошачьем,
Завучем, не сторожихой…»
…Уважаемый Вэ-Путин!
Вы мне нравитесь ну очень.
Я прошу вас — помогите
Новый дом Сергею строить,
Потому что жить нам в старом
Больше просто невозможно…
И привет щеночкам вашим!
Воцарилось изумлённое молчание. Потом Михал Святославич медленно сказал:
