Александр Мартынов - В заповедной глуши
На ужин мальчишки опоздали на целых десять минут, да ещё минут пять не могли толком есть и только сипло дышали, вцепившись в ложки и глядя в стол пьяными глазами. За оставшиеся пять минут они успели затолкать в себя ужин и даже удержать его внутри, хотя Михал Святославич был беспощаден и тут же поднял их из-за стола.
Он устроился с какими-то своими расчётами на краю ямы, но не стал заниматься, а просто наблюдал за мальчишками — рассеянно, явно не из опасения, что они станут сачковать. После трёх часов попеременного ползания на спине, по-пластунски и на боках, перемежаемого бодрыми пробежками на четвереньках, возможность махать лопатой и таскать вёдра была просто райским наслаждением — ребята начали приходить в себя.
— Дядя Михал, — сказал Валька, и сам немного удивился, как естественно у него это получилось. Лесник кивнул. — Ну а всё-таки… что с нами было?
— Если можете работать и рассказывать — то рассказывайте, — предложил Михал Святославич.
Перебивая друг друга воспоминаниями, мальчишки заговорили, то и дело удивлённо косясь один на другого. Наконец Витька изумлённо спросил:
— А… разве так бывает? Сперва разные сны… а потом одинаковый… и опять разные?
— Это не сны, — Михал Святославич преспокойно сорвал былинку, сунул её в зубы, задумчиво посмотрел на мальчишек. — Это видения. Видения из прошлого, с самого начала.
— В смысле, что это всё было? — уточнил Витька немного недоверчиво. Лесник кивнул. Валька оперся на лопату и поднял голову:
— Остров Туле… — задумчиво сказал он. — Ultima Tule. Я читал, но думал, что это выдумка гитлеровцев… Остров на месте Ледовитого океана, родина арийцев.
— В бой, арья, — повторил Витька. — Как наяву… Так здорово…
— Здорово? — спросил молчавший лесник. Витька замялся:
— Ну… было страшно… но всё равно здорово — как будто… — он потёр грязной рукой лоб. — Нет, не знаю, как сказать.
— А что до выдумок гитлеровцев, — сказал Михал Святославич, понимающе глядя на мальчишку, — то, Валентин, как это ни печально, но большинство из них — от реактивного двигателя и самолёта-«бесхвостки» до черепно-лицевых параметров и острова Туле — совсем не выдумки. И вы просто видели тех, кем были раньше.
— А вы? — спросил Валька. Михал Святославич не ответил, но сказал:
— А вот с медальоном вы обращаться не умеете и вполне могли погибнуть — здесь и сейчас. Да и взяли его без спросу. Так что не обижайтесь на наказание.
— Это я, — сказал Витька. — Я уговорил взять, Валька не хотел. Я его это. Шантажировал.
— Копайте, шантажисты, — Михал Святославич легко поднялся. — Я сейчас…
— Куда это он? — поинтересовался Витька, глядя на друга. Валька пожал плечами и предложил:
— Давай копать дальше… Чувствую я, завтра будет жуткая пытка под названием «утренний подъём».
— Выживем, — оптимистично сказал Витька и добавил: — Ты прости, что я тебя тоже подставил.
— Оно того стоило, — туманно ответил Валька. И загадочно улыбнулся.
Михал Святославич вернулся с гитарой. Валька мысленно поморщился — он сам умел играть очень неплохо и терпеть не мог «трёх аккордов», которыми обожали подыгрывать себе ветераны многочисленных войн России, да и сами песни ему чаще всего казались примитивными и недостойными того, о чём в них пелось. Но, как выяснилось, лесник играл хорошо — усевшись на прежнее место, он подобрал аккорды и неожиданно выдал:
— Римляне империи времени упадка
Ели, что придётся, напивались гадко
И с похмелья каждый на рассол был падок —
Видимо, не знали, что у них упадок…[34]
…Мальчишки посмеялись над песенкой. А Михал Святославич, допев её, предложил:
— А вот послушайте… Можете считать эту песню неким философским ключом к пониманию того, что чувствует солдат в бою… Да ладно, отложите лопаты, садитесь. Отдохнёте.
Мальчишки не заставили себя просить дважды. Воткнули лопаты в землю, выкарабкались наружу и с удовольствием присели на траву. А Михал Святославич не спешил начинать. Он трогал струны и смотрел куда-то в лес, за который уже село солнце. Потом вздохнул…
— В застывших глазах, стекленея, замёрз перевал…
Сквозь синие полосы часто пульсирует кровь…
Сегодня мой друг у меня на руках умирал,
В немом изумлении вскинув разбитую бровь…
Как знать: скоро ль выпадет
срок
За райскую пасть
высоту?
И пригоршни страха всё прыг,
да всё скок,
И жалят всё мимо,
и мимо,
и мимо,
и мимо меня — пустоту
пустоту…
пустоту…
пустоту…
Михал Святославич не подыгрывал себе на гитаре — гитара была органичной частью песни. Мальчишки молчали, свесив руки между колен и глядя под ноги…
— Как знать — где прорублен мой выход в скалистом дворце?
Я знаю — на чьей-то недремлющей мушке сижу…
И мало мне радости в том, что пока ещё цел…
И нет во мне грусти за то, что хожу по ножу!
Но пуле,
нашедшей висок,
Не видеть меня
стариком…
И медные птицы всё прыг,
да всё скок,
Клюют свои зёрна всё мимо,
и мимо,
и мимо,
и мимо меня — в молоко…
в молоко…
в молоко…
в молоко…
Я знаю — в какой-нибудь близко крадущийся миг
С моими мечтами врага совместится прицел…
Все дни, что я прожил — и всё, что я в жизни достиг,
Под маской молчанья застынет на бледном лице.
Ты знаешь, родной мой,
браток —
В бою расставаться
нельзя…
Но демоны мести всё прыг,
да всё скок,
И стрелами тьмы полосуют всё мимо,
и мимо,
и мимо,
и мимо меня — по друзьям…
по друзьям…
по друзьям…
по друзьям…
Солярного дыма удушливо-едкий заслон
Довьётся до дома в дожде, что похож на грибной…
И кто-то в ту ночь постучит в опечаленный дом
Руками смертельной тоски, как небесной водой!
Надежд моих выкроен
клок,
Из горьких невзгод
полотна…
Но слуги Харона всё прыг,
да всё скок,
И сжата во мне с каждым выстрелом злее,
и злее,
и всё бесконечней — война…
война…
война…
война…
Мы прём на рожон, сатанея в азарте вражды —
Как все: душу в зубы и пыльный ландшафт — на таран!
Привычка войны — полужить в пол-воды, в пол-беды —
Внутри надырявила тысячи ноющих ран!
Кладут
к колоску колосок,
Сжинают жнецы
без труда…
Их медные косы всё прыг,
да всё скок,
Как в землю, как в небо вонзаются в память мою —
навсегда,
навсегда,
навсегда…[35]
— Тот, кто сложил эту песню, сам не знает, что он гений, — сказал тихо Михал Святославич, опуская гитару. — Может быть, он гениальней Пушкина, Лермонтова… Потому что это всё такая правда…
