Майкл Муркок - Английский убийца
— У меня плохая память, — захныкал Очинек, предчувствуя, что сейчас произойдет что-то неприятное.
— Вы мне все расскажете.
— Конечно, конечно.
— И если будет необходимость, я выбью у вас признание.
— Я не изменник.
— Я тоже на это надеюсь.
Констебль Воллас быстренько закончил предварительную беседу и, схватив Очинека за воротник, бросил его на пол к своим ногам и со всего размаху кулаком врезал Очинеку в живот. Очинека тотчас же вырвало прямо на форму констебля Волласа.
— Ах, ты грязное животное! — Воллас вышел из камеры.
Очинек, не обращая внимания на то, что на его губах, подбородке и одежде, была рвота, обессиленный сел на кровать.
Он судорожно глотал воздух ртом и плакал, зачем он только позавтракал. Ему следовало предусмотреть подобный поворот. Или он заранее все предчувствовал? И в лучшие времена он никогда не был до конца уверен в том, какую роль он играет, что им движет, а в данный момент он совсем запутался. Он знал только, что, вероятно, в данный момент он является изменником. Ему бы следовало оставаться военным. Это было проще.
В коридоре послышалась автоматная очередь. Крики. Топот сапог. Бряцание оружия. Еще выстрелы. Снаружи отодвинули задвижку. Увидев, что дверь в камеру открывается, Очинек съежился.
В дверном проеме стояла Кэтрин Корнелиус, которая выглядела ну совсем как Уна Перссон в молодые годы, через плечо теплой полушинели был переброшен автомат M16, на золотых кудрях был зеленый шотландский берет.
— Вы тот самый парень, которого нам нужно освободить? — спросила Кэтрин. — Мистер О.?
— Не знаю, — сказал он, он был уверен, что вслед за Кэтрин тотчас же появится Воллас.
— Я обычно не занимаюсь подобными вещами, — объяснила Кэтрин, вытаскивая его из камеры в коридор, в котором было много трупов и покореженного железа. Он увидел Волласа. Автоматная очередь прошила ему красную шею. Он был мертв. Очинек с изумлением уставился на него.
Она провела его мимо трупа к входной двери, выбитой при налете.
— Обычно я работаю медсестрой, но сейчас не хватает людей.
— Кто вы?
— Кэтрин Корнелиус.
— Нет — от кого вы?
— От Бибы.
— На кого вы работаете?
— Я работаю на Англию, мистер Очинек, и за ее свободу. — Сама того не замечая, проходя двор Брикстонской тюрьмы, она держала автомат наперевес, пока они не дошли до ворот. — Нас ждет машина. Я давно не была в южной части Лондона и плохо ориентируюсь. Может быть, вы мне поможете.
Они прошли через ворота и оказались на узкой улочке. На улице стояла машина «дилейдж дайан» с включенным двигателем.
— Это, конечно, напрасный расход энергии, — сказала она извиняющимся тоном, — но для меня целая проблема завести ее.
— Мисс Корнелиус…
— Что, мистер Очинек?
— Я не понимаю…
— Боюсь, что ничем не могу вам помочь. Борьба различных политических сил во время революции — если это революция — мне абсолютно непонятна. Я только выполняю порученное мне дело.
— Но я не революционер. Я бизнесмен. Я думал, вы знаете больше…
— Правда, я ничего не знаю…
— Может, мне вернуться в тюрьму? Может, это ошибка. — Он стоял рядом с машиной, не решаясь сесть.
— А вы были в Македонии?
— Вы тоже там были?
— Вы были идеалистом. Партизаном.
— Я всегда занимался рекламой. Посредничеством. Организацией концертов.
— Ну, тогда вы именно тот человек, которого мне нужно было освободить. — Она открыла для него дверь машины. — Вас больше никто не будет бить.
— Я устал.
— Я знаю, что вы сейчас ощущаете. — Она села на водительское место и нажала на газ. Казалось, она впервые села за руль этого автомобиля. — Нам предстоит ехать очень долго. — Машина медленно тронулась. — Изменение человеческого типа и тому подобное. Возможно, это вовсе не революция в конце концов.
Очинек заметил выражение страдания на лице Кэтрин. Он начал плакать. Они добрались до шоссе, и, нажав на газ, она повернула машину в сторону Темзы.
Безопасность
— За старую добрую Англию! — сказала миссис Корнелиус, салютуя кружкой пива нарисованному на стеклянной витрине бульдогу.
— О, да вы просто неисправимая оптимистка, миссис К.! — Старина Сэмми стоял в углу комнаты и, широко открыв рот, буквально сотрясался всем телом от громкого хохота. Он поднес ко рту свою кружку пива и влил его в свое распухшее от постоянного пьянства тело.
— Да ладно, ладно. Я именно это и имею в виду, — сказала она. — Англия будет существовать всегда. У нас были свои взлеты и падения, но мы всегда выкручивались.
— Ну, вы-то, может, и выкрутитесь, — сказал Сэмми с горечью в голосе, как только он опустошил свою кружку, его настроение моментально испортилось.
— Еще пива? — предложила она, как бы награждая его за только что высказанный комплимент.
Он подошел с кружкой к стойке, за которой она сидела на высоком в форме седла табурете, ее массивное тело расползлось по табурету, полностью закрыв собою темное дерево, из которого тот был сделан.
— Давненько я вас что-то не видел, — сказал он.
— Да, — согласилась она. — Я уезжала. Ездила в одно место.
— Куда?
— За границу. Навещала своего сына.
— Кого, Фрэнка?
— Нет, Джерри. Он болен.
— Что-нибудь серьезное?
Она фыркнула.
— Они называют это болезнью крови! А я считаю, что это просто какая-то ерунда! — Она оглянулась и посмотрела на входившего в «Портобелло стар» человека.
— А, это ты. Что-то поздновато.
— Извини, дорогая. Меня задержали в эмиграционной службе. — Полковник Пьят был одет в кремового цвета костюм, на руках у него были перчатки бледно-лилового цвета, на ногах — белые носки и темно-коричневые ботинки. Под костюмом виднелась рубашка бледно-голубого цвета и форменный галстук. В руке он держал трость и серую шляпу. Его поведение было очень нерешительным.
— Сэмми, этот полковник — мой муж.
— Здравствуйте, — сказал Пьят.
— Здрасьте. Вы отец Джерри?
Миссис Корнелиус затряслась от смеха.
— Он вполне мог бы им оказаться. Ха-ха-ха!
Полковник Пьят слегка улыбнулся и откашлялся.
— Что вы будете пить, сэр?
— То же самое.
Обращаясь к стоящей за стойкой старой морщинистой женщине, Пьят негромко сказал:
— То же самое в эти две кружки. А мне двойную порцию водки. Неплохое утро.
— Для кого как, — ответила женщина.
Миссис Корнелиус перестала смеяться и нежно похлопала полковника по плечу.
— Не унывай, дорогой. Ты выглядишь так, как будто только что вернулся с фронта! — Она открыла свой бесформенный редикюль. — Я заплачу. — Она обвела взглядом бар. — А где твои сумки?
