Андрей Иванов - Славное море. Первая волна
— Что, опять компот? — удивился боцман.
— Да вы покушайте, понравится, — сказал кок.
— Пейте, Иван Демидович, очень вкусно, — попросил Геннадий.
Боцман сделал глоток, потом другой и вдруг начал торопливо пить мелкими глотками.
— А ну-ка еще один, можно?
— Маловато у нас теперь, — притворно жаловался кок, — но для вас всегда найдется.
Боцман первым закончил ужин и торопливо вышел из столовой. Он чувствовал себя неловко перед командой и старался забыться за каким-нибудь делом.
В столовой сразу же начался злой разговор о нем.
— Проморгал, старая кочерыжка.
— Вся команда из-за него мучается. Геннадию стало не по себе.
Лица у матросов исхудалые, морщинистые. У каждого синие круги под глазами. Полуголодные, без воды, в шторм, они исправно держат свою вахту. Да, они имеют право сердиться на виновника их беды.
Теплоход качало, по столу ерзали стаканы, из носка чайника при каждом крене выплескивалась вода.
Геннадий пытался собрать стаканы, поставить их посредине стола, но у него от волнения дрожали руки. Непослушные стаканы ускользали из-под пальцев.
Сутуля плечи, как боцман, он молча вышел из столовой.
«Ну, почему, почему я такой? — с горечью думал Геннадий. — В школе все было хорошо. Там я не боялся говорить правду и о друзьях и о себе. А тут? Почему? Может быть, там были ребята, друзья, а тут взрослые?
И все они разные: одни добродушные, мягкие в словах, другие сухи в разговоре и раздражительны».
На палубе было холодно. В проходах и в надстройках бился пронзительный ветер. Через борт летели соленые брызги и хлопья пены.
Иногда теплоход ложился на борт особенно круто, тогда под кормой оглушительно завывали в воздухе обнажившиеся правый или левый винты.
Без бушлата, в одной робе Геннадий обошел всю палубу и нигде не мог остановиться. Поднялся на мостик к штурвальной рубке. Здесь было еще прохладней. Ветер свирепствовал, море кипело.
К горлу Геннадия подкатил теплый горький комок.
— Ты что, Серов? — раздался сзади голос капитана. Геннадий испуганно повернулся к нему.
Снова задрожал подбородок.
— Зачем, зачем они ругают боцмана? Не он, а я виноват во всем.
Волнуясь и спеша, Геннадий рассказал капитану, как видел плывущие по реке щепки — верный признак начавшегося прилива — и никому не сказал об этом.
Капитан слушал молча.
Стоять на одном месте в шторм труднее, чем ходить. Когда волны поднимали судно, казалось, поднимались и они. Когда же теплоход сползал с волны вниз, палуба уходила из-под ног.
— На судне за все и больше всех в ответе капитан. В этом деле мы виноваты все, а я особенно. У моря есть много своих законов, Серов. И все — от капитана до рядового матроса — должны познавать их. Море не терпит людской беспечности и зло мстит за это.
Капитан круто повернулся и пошел в рубку. «Не легко и ему, — глядя вслед капитану, подумал Геннадий, — даже согнулся…»
VСуровый разговор капитана не огорчил Геннадия.
На душе стало легко, как бывает легко человеку, сбросившему непомерную ношу.
Он спустился в каюту, машинально открыл иллюминатор, сел на стол, стал смотреть на встречные волны.
Труд матроса уже перестал быть ему в тягость. Разговоры с Юсупом научили его еще больше уважать товарищей. И сам он чувствовал, что в матросском коллективе он теперь не лишний.
Ветер занес соленые брызги, и Геннадий не утер их. Что-то особенное, большое и радостное пришло сейчас к нему. Вот он и на Севере. Сейчас шторм. На него бегут волны, и летят в лицо брызги холодной морской воды.
Кто из молодых моряков не чувствовал такого подъема, ощутив на губах брызги соленой воды в первом шторме!
— Вот шторм, а мне не страшно, — шепчет Геннадий.
Мелкие прозрачные капли морской воды висят у него на бровях, на лбу, скатываются по пухлым щекам. Корабль клонится носом ниже, волны встают выше, гуще летят в иллюминатор брызги.
Что ж, пусть! На то море, на то Арктика. Будет что вспомнить, когда он вернется в Леногорск.
Чуть перевалившись с боку на бок, «Полярный» глубоко зарылся в волну. Перед глазами матроса встала почти черная плотная завеса.
Правая рука Геннадия сама вскинулась к тяжелой бронзовой раме, чтобы закрыть иллюминатор, но было уже поздно. Широкий фонтан воды с большой силой ударил его в висок. Геннадий кубарем свалился на пол, на несколько секунд потеряв сознание.
Придя в себя, он увидел, что стоит на четвереньках. Ноги почти по колено и руки до локтей находятся в воде. Перед лицом плавали смытые со стола ручка, карандаш, трубка боцмана и коробка с табаком.
Выпрямился, глянул в иллюминатор. Волны были уже меньшей высоты, но продолжали лететь брызги. Геннадий наглухо закрыл иллюминатор.
Вода проникла под неплотную переборку в следующей по борту каюте. Там кто-то испуганно закричал:
— Вода! Вода!
Кричавший хлопнул дверью и, громко стуча башмаками, побежал по наклонному коридору вдоль кают.
Геннадий, еще не успевший толком во всем разобраться, услышал, как вверх к носовым каютам уже бежали люди.
Он рывком открыл дверь и выскочил в коридор. За ним следом хлынула через порог вода и валом покатилась по узкому коридору, навстречу бегущей команде.
Все в замешательстве остановились и закричали:
— Вода! В каютах по носу вода!
Прибежавший с верхней палубы боцман увлек матросов за собой, и они, разбрызгивая воду, снова бросились к носовым каютам.
— Что случилось? — спросил боцман, остановившись возле прислонившегося к стенке Геннадия.
— Ничего, — чуть слышно сказал Геннадий, — это я все натворил. В иллюминатор вода хлестнула.
Дальше о Геннадии говорили в каюте капитана.
— Не привьется он у нас, растерянный какой-то, — говорил старший помощник. — Может, когда вернемся, высадим в порту? Пусть с другими пароходами отправляется в Леногорск.
— Что думает боцман? — спросил капитан. Старик поскучнел лицом.
— Жалко парня. В делах он исправный, вот только неудачи с ним такие. Тогда с бычком… сейчас иллюминатор в шторм открыл…
— Это не все. Была у него и третья неудача, — сказал капитан, — может, самая большая в его жизни.
Он встал и снова, роняя дымок из трубки, заходил по маленькой каюте.
— Впрочем, он мне нравится. Сегодня перед случаем с иллюминатором он навсегда в себе труса подавил. А что на него в один рейс столько бед свалилось — может, к лучшему, на дальнейшее меньше останется.
— У нас в родне один я моряк, — уже с надеждой сказал боцман, — хотелось смену подготовить.
