Эллестон Тревор - Полет «Феникса»
Таунс отметил, как снова сжались глазки за стёклами: робот отключился. Он внимательно выслушал все, что конструктор ему сказал, потому что сегодня всем им предстояло выжить или умереть, и это зависело от того, как он будет управлять рычагами.
— Благодарю вас, — сказал Таунс.
И тут Моран вдруг понял, что все это время подсознательно тревожился, как же все-таки все это воспримет Таунс. Он всем телом вздохнул от облегчения.
— Лью, запускаем. Убери всех подальше.
— Слушаю. — Он отвёл их в сторону, куда заранее оттащили инструменты, козлы и все, за что мог зацепить хвост. Стрингер отошёл вместе с ними, но стал в стороне. По песку тянулись длинные тени. Они смотрели, как взбирается в своё пилотское гнездо Таунс. С минуту он просто сидел, приходя в себя от затраченных усилий. Затем открыл кран и нажал сектор газа. Качнув ручкой десяток раз, отпустил её. Руки работали привычно. Он знал это и доверял им. Но вдруг, в первый раз сознательным усилием, напомнил себе об особых обстоятельствах и резко отжал выключатели пожарной системы на случай, если произойдёт воспламенение двигателя. Опять по привычке повернул голову, чтобы убедиться, что все ушли за край крыла, что нет никого рядом с винтом.
Стартер.
От вспышки качнулись все три лопасти, из трубы вырвался масляный дым, но мотор не взял. Он заметил, как напряглись крылья, и засомневался — выдержит ли трос, рассчитанный на трехтонную нагрузку.
Второй патрон.
Пропеллер дёрнулся, сделал оборот, опять дёрнулся и остановился. Где-то был приоткрыт выхлопной клапан, и сжатый газ со свистом устремился по трубам. В стартере ещё пять пиропатронов. Топливо в мотор попадает, свечи дают зажигание, компрессия сильная, непонятно, почему он не запускается, если цилиндры очистились от масла и конденсата.
Третий патрон.
Вспышка, но пропеллер опять остановился. В воздухе закружились кольца голубого дыма. Брызнула струя непрогоревшего топлива. Таунс обеднил смесь, чуть прикрыл дроссель и нажал на кнопку, моля бога, чтобы у кого-нибудь нашлись силы сбить пламя, если оно начнёт выходить из трубы.
Четвёртый патрон.
Опять впустую. Он уже боялся: мотор должен завестись в оставшиеся три попытки, или все пойдёт насмарку, все двадцать шесть суток. Рискнуть следующим зарядом на продувку камеры — смесь переобогащена, чувствуется по запаху. Теперь смесь бедная, подсос отключён, дроссель открыт на всю ширину, можно рискнуть.
Пятый патрон.
Винт закрутился ровно, без дёрганья, из трубы поднялась черно-синяя мерзость. Когда пропеллер стал, в Таунсе все содрогнулось от страха.
Шестой патрон.
Толчок. Остановка. Снова толчок. Двигатель нехотя пошёл, сотрясая раму, пуская в небо клубы поголубевшего дыма. В рёве мотора потонули сотрясающие горло рыдания, когда он сидел, весь обратившись в слух, не в силах больше ничего сделать, только улавливая звук цилиндров — один из них все ещё давал перебои, но явно выравнивался. Вот мотор заработал уверенно, бодро — для него не было музыки, приятнее этого мерного рёва. Повернув голову, он смотрел, как преображаются их лица. У него самого задёргались губы, и он понял, что улыбается.
Какое-то время Моран не мог шевельнуться. Он приходил в себя от лишившего его последних сил страха. Ему вдруг подумалось, что Таунс с изощрённостью сумасшедшего как раз и ждал этого момента, решив истратить все семь зарядов и этим приговорить их к смерти — только для того, чтобы доказать, что прав он, а не Стрингер, что нужно было провести пробный запуск, когда он этого требовал.
Но мотор работал. Усилием воли Моран заставил себя скомандовать:
— Пока мотор прогревается, всем занять свои места!
Место Тилни было крайним от хвоста с правой стороны. Кроу помог ему продеть ногу в проволочную подножку, поддерживая снизу, пока юнец не пролез в гнездо и не распластался в нем, держась за ручки и жмуря глаза от поднятого винтом песчаного шлейфа.
За ним взобрался Кроу, и, когда он разместился, Белами подал ему мешок с обезьянкой. Кроу осторожно принял его, шепча: «Бимбо… иди ко мне. Все будет хорошо, маленький Бимбо…»
Уотсон залез в своё гнездо с левой стороны. Перед ним улёгся Белами. Моран подошёл к Стрингеру:
— Вы сможете… сами? — Он знал, что Стрингер потерял сознание во время бритья и, может быть, нуждается в помощи.
— Разумеется, — Стрингер отвернулся и пошёл прямо через взмывающее кверху песчаное облако вокруг хвоста. Одежда колыхалась на худом теле. Он дождался, пока взберётся Моран, поднялся на правое крыло и сел в своё кресло, застегнув привязной ремень.
— Разбег, — послышался голос Таунса, и все удивились — откуда у него взялись силы прокричать это.
Обороты увеличились. Лопасти пропеллера слились и растворились в песчаном облаке. Рама самолёта содрогнулась. Теперь песок широкой струёй вылетал из-под хвоста.
Тилни ощутил на лице жар мотора и крепче зажмурил глаза.
Кроу обхватил рукой стойку и плотнее прижал к себе обезьянку. «Все будет хорошо, Бимбо, все будет хорошо», — повторял он. Это был голос, которому обезьяна доверяла, голос того, кто делился с ней водой.
В напряжённом ожидании вытянулся Уотсон, думая про себя: «Роз не будет, капитан Харрис, сэр, черт тебя побери, роз не будет».
Моран сжал руками стойку и прислушался к взвывающему мотору: «Нет на свете другого лётчика, Фрэнки, которого я предпочёл бы сейчас тебе».
Белами нащупал дневник, последняя запись: «Воскресенье. Самолёт готов, надеемся улететь. Удачи нам».
Мотор ревел при полуоткрытом дросселе. Когда салазки заскользили по песку, Таунс опустил заслонку. Сквозь задымлённые стекла очков ему виделись восходящие волны воздуха над пустыней. В ослепительном небе плавилось солнце. Он проверил хвостовые рули и обернулся к Стрингеру. Тот кивнул.
ГЛАВА 25
Песок длинным серпом взмыл в воздух, когда передние салазки начали вспахивать мягкий грунт. Сильно задёргался хвостовой костыль. Двигатель развил полную мощность и медленно потащил за собой машину, забиравшую влево, все время влево, пока не очистился костыль и движение не стало равномернее; но даже при резко отклонённом руле самолёт шёл по кривой. Левая направляющая костыля цеплялась за грунт, пока Таунс не наклонил элероны, приподняв правое крыло, а вместе с ним уровень хвостового костыля. Самолёт шёл теперь прямо, но до этого он уже успел сделать полуокружность, и впереди на них надвигался северный гребень дюн — оставалось триста-двести ярдов, они не успевали взлететь даже при полной мощности и до конца отжатой штурвальной колонке. Хвостовой костыль молотил по песку. До дюн оставалось меньше ста ярдов.
Он закрыл дроссель и пригасил скорость, ожидая, когда снова начнёт цеплять левая направляющая, поправляя её поворотом руля. Вот она описала широкую окружность, а край правого крыла едва не зарылся в бок дюн, разворачиваясь в последний момент. Таунс снова выжал полную мощность и воспользовался элеронами, чтобы поднять левую сторону и выправить ход машины. Костыль приподнялся, и самолёт начал разбег — теперь он шёл по прямой, но слишком близко от остатков «Скайтрака», козёл и ящиков с инструментами. Таунс попробовал скорректировать ход, но опять стал цеплять костыль. Его с трудом удалось поднять и направить машину по прямой.
