Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды
Полчаса натужных Куприяновых раздумий увенчались дипломатическим решением по формуле: «шаг назад, два шага вперед…» Сделав на лице добрую улыбку, сказал Юрасю:
— Ты на меня не дуйся, я тебе как отец родной. Я тебе добра желаю. Выкинь из головы эту заразу, эту Агнию! Я тебе сосватаю такую девку — весь район завидовать будет. Слышишь? Панас Гаврилович приезжал, говорил — премия вышла, ну и мне перепало за ремонт инвентаря к посевной. Так что дам я тебе грошей; и поезжай завтра в янпольский раймаг да купи себе костюм. И штиблеты, какие там знаешь.
Юрась ничего не ответил, подумал:
«Что это ему стукнуло? Я в училище собираюсь, а он меня в костюм-туфли наряжает, сватать собирается…»
Однако от поездки в Янполь не отказался, все равно надо ехать в райвоенкомат по своему делу.
Хотя кузня стояла на отшибе, но мужики, навеселе возвращаясь из сельпо, останавливались у распахнутой двери, закуривали и разводили тары-бары. Местная знаменитость Тихон Латка, балабон и лодырь, подвыпив, любил похвастаться своими узловатыми мускулами. В свое время Латка заметно пошел было вверх, его выдвигали в бригадиры и даже вознесли до заместителя председателя колхоза, но вдруг он споткнулся «о мешки с зерном…». Пришлось на три года распрощаться не только с высокой должностью, но и с родней, и с Рачихиной Будой… А когда, отсидев срок, он вернулся домой, в начальники его ставить больше не захотели.
Костистый, с широкой и плоской, как печь, спиной, Латка стоял засучив рукава и совал каждому под нос вздутые бугры мышц. Дядя Куприян, щуплый и узкогрудый, рядом с верзилой Тихоном казался совсем заморенным цыпленком. Покачав лысой головой, он расшвырял носком сапога железное хламье в углу, поднял заржавленный прут, протянул Тихону:
— Ну-ка, на, согни… Покажь, какой ты есть силач.
— Хе! — фыркнул Тихон, взял железяку и с ходу — об колено! Но не тут-то было! Тихон посмотрел с удивлением на прут, пошевелил плечами, затем положил его поперек наковальни. Напрягся так, что посинел, а железяка ни в какую. Тихон разозлился, и так и этак крутил ее, потел от натуги и досады, а кругом гогот, насмешки:
— Ты, Тихон, распарь ее…
— Мылом, мылом смажь!
Латка ударил прутом об землю.
— Согните сами, черти, трясцу вам в печенки! — заорал свирепо, вытираясь рукавом. Затем сердито крикнул Куприяну: — Подсунул гадючий шкворень, а он, видать, из брони?
— Башка у тебя из брони… — махнул тот презрительно рукой.
Мужики тем временем разгорячились. Охваченные молодецким азартом, они кряхтели, пыхтели над прутом, но дальше кряхтения да пыхтения дело не подвинулось. Тогда и случилось неожиданное. Бросив откованную скобу в корыто с водой, Юрась взял неподатливый шкворень, приставил к колену и сделал из него дугу. Дугу повесил на крюк в стене и как ни в чем не бывало занялся своими делами.
Мужики только крякнули. А Куприян, покосившись на Юрасевы коричневые от окалины руки, ворчливо заключил:
— Не рассчитала сестра малость… Дала сыну силы на двоих, а разуму — как у того Мусия, что без штанов по селу бегает…
* * *Военкома на месте не оказалось, и вообще военком был другой, недавно назначенный и потому незнакомый Юрасю майор Купчак. Сотрудник военкомата, к которому обратился Юрась, обнадежил: майор скоро должен прийти. Юрась стал ждать. Час, другой прошел, он успел проголодаться — со вчерашнего вечера ничего не ел, но отлучиться не рискнул, хотя чайная виднелась по ту сторону площади. Уйдешь — упустишь начальство. Впредь будет наука: не ходи натощак в учреждения, а пошел — имей про запас буханку хлеба…
Юрась ходил по длинному коридору, стоял, сидел на длинной скамье, опять ходил. Время тянулось тоскливо, нудно, но он поворачивал свои мысли в нужном ему направлении, сохранял выдержку и тем поддерживал ровное настроение.
Военком явился после обеда. Высокий, с пышными усами и с озабоченным лицом, прошел торопливо мимо сидящего в одиночестве Юрася, кликнул кого-то по пути и скрылся с ним за дверью кабинета. Юрась вскочил следом, дернул ручку — заперто. Стучать не осмелился. Когда начальство занято или не в духе, лучше набраться терпения.
Прошло около часа, прежде чем сотрудник с папкой в руке вышел из кабинета. Дверь осталась чуть приоткрытой. Юрась сунул голову в щель. Майор явно собирался уходить: стоял в фуражке, с полевой сумкой в руке и с пистолетом на боку. Юрась снял поспешно кепчонку, переступил порог, кашлянул в кулак негромко. Купчак повернулся.
— Здравствуйте! — сказал Юрась.
— Здравствуйте. Вам кого? — опросил рассеянно военком.
Юрась переступил с ноги на ногу.
— Я насчет поступления в военное училище… хотел узнать…
— Напишите рапорт, в какое училище желаете, приложите анкету, автобиографию, две фотокарточки…
— Я уже подавал документы, но ответа не получил.
— Как ваша фамилия?
Юрась сказал.
— А-а-а… — измерил его майор прищуренным взглядом. — Это вы — сын раскулаченного…
Сердце Юрася тоскливо сжалось. Вот в чем дело! Упавшим голосом сказал:
— У меня нет родителей, я сирота. С восьми лет живу у дяди, у колхозного коваля. И… и по всем законам, я за родителей не могу отвечать. А тем более — за умерших! — съежился Юрась.
Он понимал отлично, что никакие объяснения не помогут, и все же не мог молчать. Купчак хмурил лоб, но серые глаза, казалось, смотрели сочувственно. Юрась продолжал:
— Не кулак мой отец! Не был он никогда кулаком, его оклеветали враги. Мой отец — конармеец, ему мстили. Он обращался к Калинину, и Калинин велел вернуть его из ссылки, но отец умер…
Юрась замолчал, видя, что военком смотрит нетерпеливо на часы. Да и чего говорить?
Военком развел руками в раздумье:
— Если все так, как вы рассказываете… м-м… надо вам собрать бумаги отца и написать обо всем подробно. Представите нам. Тогда будем решать.
Юрась тяжело шагал коридором, смотрел под ноги и ничего не видел. Сколько раз измерил его за этот день ногами, но таким длинным он ему не казался. Вышел на улицу. Из раструба громкоговорителя на столбе кто-то густым басом, исполненным оптимизма, советовал:
Кыдай, Байдо, байдуваты.
Сватай мою дочку,
Та йды царюваты…
Знакомая песня про удалого казака Байду, однофамильца Юрася, который не прельстился ни властью, ни богатством, не устрашился лютых пыток, остался верным родной земле и победил.
«Ты, казак, воевал с ворогами, а мне с кем?» — мысленно спросил Юрась, подняв глаза на раструб громкоговорителя. Вышел на окраину, направился лесом в Рачихину Буду. Брел ссутулясь, на душе смутно. Как дальше жить? Чем заниматься? Куда податься?
