Александр Маро - Аластор
Охлажденный ночной воздух растворил в себе разгоряченные слова мальчика и будто застыл. Огромная фигура Аластора, чуть качнулась было вперед, но, передумав, остановилась. Мгновение она пребывала в состояние полного покоя и вдруг, резко развернувшись, двинулась обратно. На то, чтобы вновь оказаться рядом, ушло не так много времени, пожалуй, не больше полминуты, но в воспаленном детском сознании этот отрезок растянулся до невыносимых пределов вечности.
Приблизившись вновь, Аластор замер и, весь в устрашающих деталях, возвысился над беспомощным маленьким существом. Вместо лица из-под капюшона на того смотрела гладкая металлическая маска с узким, чуть приоткрытым ртом и широкими глазницами, в которых блестели два серых, смазанных мраком огонька. Огромное тело извергало только тяжелое, сдавленное дыхание, срывающееся с глубин, в которых томился только холод и густела ночь. Любопытство?! Его сдерживало только любопытство. Но что, если оно пройдет? И вдруг дикая мысль зазвенела в ушах, мурашками прокатившись по телу. Широкое, как млечное небо, лезвие, блеснуло в руках Аластора, взмах… и по рукам прокатилась долгожданная свобода. Вдох широкой грудью, наполнил тело свежестью, придав сил истощенному, изнывающему болью и страхом, организму. Пошатываясь и еще мучаясь от сдавленных веревкой синяков, Сашка сел на землю и исподлобья покосился на Аластора. Тот все так же безмолвно стоял рядом. Бесплодный дух или человек, скрытый за немой, безликой маской, словно решал, какой судьбе предоставить мальчика. Наконец он развернулся и не спеша побрел прочь.
Первое оцепенение прошло. Дышалось вольно, взбудораженные стрессом мысли постепенно выстраивались в прежний ряд спокойных рассуждений, и как-то сама собой открылась нерадужная картина – Сашка застрял посреди свирепой, бесплодной пустыни, и единственным проводником в ней мог быть только… Шальная мысль заставила его резко вскочить на ноги и броситься вслед удалявшейся в неизвестную даль фигуре.
Аластор не оборачивался. Он шел медленно, тяжелыми шагами, навстречу холодному диску луны, подставив лицо под ее мертвое сияние. Сашка несмело семенил следом, боясь ненароком нарушить сгустившуюся тишину. Почти крался, словно бы Аластор и не догадывался о своем случайном попутчике. Но он, конечно, все знал – предпочитал лишь делать вид, будто бы его и вовсе не существует. А значит, дозволял быть рядом, дозволял идти за ним, негромко шоркая маленькими, успевшими нарастить не одну латку кедами. По узкой, облизывающей выпуклый склон тропинке они побрели наверх, в блеск пышных звезд и серую мглу ночного неба, затем по кривым хребтам куда-то вдаль, куда-то, где покоилась тишина и безбрежность, где оседали на темных шапках гор последние сны.
Вперед! Теперь только вперед, боясь оступиться или упасть. Привыкая к полуночному сумраку, к величественной и коварной тишине. Ни чувств, ни мыслей, ни боли… Вдруг легкая рябь взволновала темное полотно стелившейся ночи. Несмело раскатилось где-то внизу, за скалами, набрало силу и наполнилось ярким заревом. Сашка ненадолго замер. Внутри все оборвалось, а на глаза навернулись слезы.
Объятый пламенем старенький и исправно отслуживший фургон, жалобно потрескивая, изрыгал клубы черного дыма, таявшего в темном, искрящемся яркими точками небе. От одной мысли, что там внутри находится дед, пожираемый гремучими языками пламени, делалось мучительно больно. Нестерпимо и страшно жгло душу. Хотелось кинуться внутрь, по крутому склону вниз, вскочить в горящий фургон и помочь… но разум шептал о том, что нужно идти дальше – дорогой, которая только проскальзывала рядом, уносясь вновь в бескрайнюю пустоту мрака.
Он все так же, по инерции, плелся вслед Аластору, видевшемуся последним полюсом в этом перевернутом с ног на голову мире. Мимо охваченного пламенем фургона и распластавшихся на сухой земле тел убийц, нашедших в свирепой пустыне то же, что они уготовили его деду. Сквозь серые гряды скал, куда-то в безмятежную черную даль, раскрывшую для него свои объятья. И в выжженной дотла маленькой душе, поглощенной этим покоем, воцарилась всепожирающая пустота.
Когда мерные звуки шагов эхом растеклись по сырому, прохладному воздуху, Сашка встрепенулся и встревоженным взглядом пробежал по слитому в единую, темную воронку пространству. Над головой вместо пышной россыпи звезд тянулась безликая масса серых, холодных скал, по которым сочились легкие всполохи света. Где-то там, за мглистым поворотом, где, должно быть, догорал несмелый, позабытый кем-то огонь, слышался далекий шепот воды.
Почувствовав неумолимую жажду, он ловко двинулся вперед, смело преодолевая неровные, заволоченные тяжелыми глыбами изгибы. И вот за одним из поворотов узкий потолок, словно вдохнув свежего воздуха, сделался высоким и величественным, оголив широкий, расшитый отблесками догорающего костра грот.
Из дальнего угла сочилась тонкая струйка воды, стекавшая в небольшую выточенную в камне ложбину. На ней замерло сознание, и, позабыв обо всем, Сашка кинулся к воде. Запустив лицо в живительную влагу, он принялся долго и жадно пить, пока, наконец, не почувствовал насыщение. Неожиданная усталость растеклась по напряженному телу, и, расположившись здесь же неподалеку, Сашка подпер отяжелевшую голову руками и тут же заснул, провалившись в глубокий, беспамятный сон.
Часть 2
Скользнувшая вниз рука невольно принесла пробуждение. Тонкие маленькие пальцы, восприняв первые импульсы, зарылись в мутно-белые клочки овечьей шерсти, и глаза, захлопав пышными ресницами, скинули с себя мутную пелену глубокого сна. Неряшливый взгляд скользнул к потолку, мимолетно очертив всю глубину огромного куполообразного свода, и медленно потянулся вниз. На серых, изъеденных шрамами мелких трещин стенах тонко блестели десятки рассыпанных мелких огоньков. Талые свечи с причудливо искривленными ножками создавали удивительную и необычную иллюминацию, наполняя живым дыханием, казавшуюся бесплодную твердь. Сашка замер и, глотая сжатый, насыщенный влагой воздух, с тревогой огляделся по сторонам. Пещера казалась невообразимо большой, с замысловатыми горловинами воронок, узкими лазами, густеющими кромешной темнотой и завалами крупных отколовшихся глыб. В самом дальнем ее краю, отсеченном ровной, почти отвесной стеной, на деревянных ящиках покоился прямоугольный, прокрашенный толстым слоем красной краски, лист металла. Функционально конструкция исполняла роль стола, за которым что-то ремонтировали, – на нем было сложено множество самых разных деталей и механических приспособлений – и что-то писали – бумажные листы и чертежи в канцелярских файлах лежали на самом углу, подпирая небольшой алюминиевый стакан с карандашами. К столу был придвинут деревянный стул, на спинке которого висел бинокль с огромной парой стеклянных глаз – объективов, уставившихся в холодный шероховатый пол. Также из интерьера можно было выделить пару-тройку высоких стеллажей, под завязку забитых всяким хламом и оружием, многообразие которого внушало тревожный трепет, да, пожалуй, и туго набитые матерчатые мешки, ютившиеся в небольшом, напоминавшем уродливую козлиную морду отростке. Видимо, это было все, чем располагала пещера для жизни, что, впрочем, и не шло вразрез со здравой логикой – помыслить о сколь-нибудь долгом существовании здесь мог только человек нездоровый или по крайней мере с большой, вызывающий интерес фантазией. Но тем не менее пещера явно была обитаема.
Сашка вздрогнул. Ему показалось, что от темной глади стены вдруг отделилась тень и, медленно огибая узкую ложбину с прохладной водой, двинулась навстречу. Ее формы, еще размытые черты вызывали удивительное смешение чувств, от которых кружило голову. Потревоженный страх, восхищение, любопытство – все слилось в какую-то единую картину возникшего явления, за именем которого скрывалась легенда. Да, это был Аластор, и едва ли он сильно переменился за время, проведенное в пещере, но в глазах Сашки демон пустыни явно прирос мощью и сделался еще величественнее.
Когда в мутном свете окончательно разгладились черты стальной маски, Аластор остановился, будто давая возможность разглядеть себя получше. Длинная тень отлегла от его огромной фигуры и тут же целиком поглотила Сашку. Это был самый настоящий исполин, с мощными, как пробивные молоты, руками и широкими округлыми плечами. На крепкой шее его покоилась тяжелая угловатая голова с линией темных волос, перекрывающихся разрезом холодной маски, из-под которой, подавляя любое сопротивление, жгли два ярких коралловых огонька. Опасаясь их влияния, Сашка опустил глаза и безропотно принялся наблюдать за тенью. Она была холодна и бесконечна, словно проплывающий над головой темный океан безвременья, с неотвратимой волей которого следовало лишь смириться. Вдруг океан отброшенного мрака колыхнулся, и рядом с Сашкой, звякнув о серую массу скалы, плюхнулась жестяная банка с фасолью.
