Дженни Вингфилд - Возвращение Сэмюэля Лейка
Когда Той достиг первой большой излучины. Рас Белинджер добрался до дома. Тоже достал ружье, пересек двор и исчез в лесу. Он понятия не имел, куда направлялся Той Мозес, но охота есть охота. Читаешь следы, пытаешься влезть в шкуру своей добычи – и ни звука, ни шороха.
В иные минуты перестаешь думать. Перестаешь мечтать. Ни о чем не просишь, ничего не желаешь, ни в чем не нуждаешься – просто живешь. Так встретил Той Мозес жемчужный рассвет. Просто жил. Сидел на корточках на берегу и смотрел в воду – как она светлеет, точь-в-точь как небо. По воде плыл рыжий листок. Одинокий листок с загнутыми краями – яркое пятно на звонком серебре воды, и Той не мог оторвать от него глаз, так он был прекрасен.
Когда Той рухнул ничком, ему почудилось, будто листок несется ему навстречу, летит стрелой, а вместе с ним – вода. Успел подумать: вот так лист, что вытворяет – как вдруг услышал сухой щелчок и понял: его подстрелили.
Глава 30
Миллард Хэмпстед и его приятель Скотти Дюма (он жил в городе и пару раз в год наезжал к Милларду поохотиться) вышли в лес ранним утром. Они собирались стрелять белок, но Скотти вдруг увидел кабана и попросту не мог не пальнуть – наугад, в горячке он перестал соображать. Для городского человека редкая удача встретить секача, тем более подстрелить и повесить кабанью голову над камином, и Скотти не хотел упускать случай.
Случай он не упустил, зато упустил кабана, но так ничего и не понял. Кабан метнулся назад и принялся ломиться сквозь чащобу, а следом за ним и Скотти.
– Сейчас я его! – крикнул он через плечо Милларду.
– Ты что, сдурел? – заорал в ответ Миллард. – Ранишь кабана – разъяришь его, да и только. Секача из мелкашки не убьешь!
Скотти не слушал, все гнал кабана. Миллард крикнул: вылезай из кустов, плохо кончится! – но Скотти решил во что бы то ни стало добыть трофей. Если он попал, кабан рано или поздно начнет слабеть. И тогда дело за одним выстрелом.
Скотти рвался туда, где исчез кабан, и вскоре вышел на берег, где только что был Той Мозес.
Кабана и след простыл. Скотти подошел к ручью, заглянул в воду – и чуть не рухнул.
– Миллард! – завопил он. – Миллард, скорей сюда! Я подстрелил Тоя Мозеса!
Рас Белинджер напал на след Тоя и ни разу не сбился. Земля после вчерашнего дождя мягкая, палые листья скользят под ногой. Идти по следу Тоя так же легко, как если б он нес дырявый мешок с кукурузой. Выстрел – значит, он почти у цели. Не иначе как Той белку подбил. Последнюю в жизни – вряд ли до его прихода успеет добыть еще одну. Что бы ни делал сейчас этот ублюдок, все в последний раз.
И в тот же миг он услыхал шум – сначала треск веток, потом вопль Скотти: я подстрелил Тоя Мозеса! Надо бежать без оглядки – никто и не узнает, что он был здесь, в лесу. Да не все ли равно? Не он ведь нажал на спуск.
Рас кинулся на звук голосов (теперь их было два), и когда добежал до ручья, то увидел: двое идут вдоль берега. Один – Миллард Хэмпстед, белый как простыня.
– Боже мой, Скотти! – твердил он. – Кажется, ты его убил!
Скотти ответил, что наверняка Той жив, а Миллард возразил: судя по тому, сколько в воде крови, точно мертв, – и тут из леса выбрался Рас Белинджер и, как добрый сосед, предложил помочь доставить беднягу к врачу.
Той, конечно, не услышал ангельского хора, хотя один-единственный раз ему почудилось, будто ангел звал его по имени. Боль была такая, что, если бы ангел велел ему следовать за собой, он бы не сопротивлялся.
До города он добрался в кровавой дымке. Всюду кровь – пропитала одежду бурлила в горле, мешала вдохнуть. Пуля задела легкое. Той знал это. Как знал и то, что быстро теряет кровь.
Он смутно помнил, как его вытащили из воды и понесли бегом, толкаясь. «Мой грузовик вон там, на пригорке…» «Кладите сзади и кто-нибудь садитесь рядом, держите его…» «Если успеем довезти до города, пока не истек кровью, это будет чудо…» «Эта рухлядь не может ехать быстрее?»
Их было трое, его спасителей. Миллард, Скотти и, кто бы вы думали. Рас Белинджер. Может быть, он-то и подстрелил его, но Скотти все каялся и каялся. Или Тою чудилось, что это Скотти. Все звуки доносились будто издалека, три голоса сливались в один, и откуда-то все слышался странный тихий хрип – Той не сразу понял, что хрипит он сам. И вдруг ему показалось, будто он парит над остальными, смотрит сверху вниз – и захотелось сказать им: полегче, парни, потише. Слишком драгоценна жизнь, чтобы проживать ее в спешке.
Все взрослые Мозесы провели день в Магнолии, в больнице, – все, кроме тети Милли, которая вызвалась забрать к себе детей. Перепуганные Сван, Нобл, Бэнвилл и Блэйд просились в больницу, навестить дядю Тоя после операции, но Сэмюэль и слушать не желал.
– Навестите в конце недели, – пообещал он, – когда Тою станет лучше.
Не «если», а «когда».
– Но он должен знать, что мы рядом! – рыдала Сван. – Ведь он любит нас больше жизни!
Калла подивилась, откуда в этой девчонке столько мудрости, слова внучки тронули ее до слез. Она обняла сразу всех четверых – Сван и мальчиков.
– Верно ты говоришь, – сказала она.
Бернис стояла рядом, прекрасная и оскорбленная. Ну и пускай. Калла еще не сказала главного.
– Всякий человек на свете должен знать, что его любят, и вы, детки, подарили Тою то, чего ему всю жизнь недоставало. – Но довольно рассусоливаний. – А теперь отправляйтесь к тете Милли и не фокусничайте там, а я передам Тою, что вами можно гордиться.
И они отправились к тете Милли.
Бутси Филипс очнулся после полудня в полной тишине и не понял, в чем дело, почему это он лежит на полу, укрытый старым вонючим плащом, и некому поднести ему стаканчик.
И Бутси сам поднес себе стаканчик. За ним другой. И третий. После третьего он задумался, куда запропастился Той, за которым водилась привычка выходить на минутку глотнуть ночного воздуха, когда народу в баре немного. Однако на сей раз минутка затянулась.
Бутси подошел к окну, отдернул штору. Он ожидал увидеть темноту и едва не ослеп от дневного света. Бутси опустил штору, снова поднял, выглянул в окно. Во дворе ни души.
Надо разобраться. Бутси толкнул дверь, но та не поддавалась. Его заперли. Вот невезуха – или, напротив, удача? Как посмотреть.
Захотелось по нужде, а уборная для посетителей бара на улице. Другой бы на его месте не раздумывая помочился в раковину за стойкой. Бутси и сам бы так сделал, будь то чья-то чужая, но это же раковина его друзей. Не дело это, мочиться в раковину к Мозесам, ведь они были к нему так добры все эти годы. Да еще и есть хочется, сил нет. И Бутси кинулся к другой двери, что вела в дом, – она оказалась не заперта.
Отыскать туалет не составило труда, как и еду. На столе – блюда с ветчиной и печеньем, прикрытые полотенцем, Калла наверняка не будет против, если он угостится. Пока Бутси ел, ко двору подъезжали и отъезжали машины, и он опять задумался, что же случилось. Туман в голове еще не рассеялся, Бутси туго соображал, но даже сейчас понял: что-то не так. Может, всерьез не так.
