Дженни Вингфилд - Возвращение Сэмюэля Лейка
– Да черта с два! – вскипел Нобл. Не одна Сван могла выругаться при дяде Тое. – Я к ним не совался.
Той не думал отступать.
– Мы всегда получаем по заслугам. Так или иначе, но напрашиваемся. И получаем свое.
– Значит, вам ногу оторвало, потому что вы сами напросились?!
Ноблу тут же стало стыдно за свою злобность, но жизнь и Той Мозес довели его до предела.
– Конечно, напросился, – невозмутимо ответил Той. – И второй раз напросился бы. Многим в моей жизни я недоволен, но за все, что со мной случилось, в ответе только я. Решай, чего ты хочешь, и отвечай за свой выбор.
Той зажег сигарету и выкурил молча, глядя в никуда, будто обдумывая сказанное. А затем в упор посмотрел на Нобла:
– Что ты выбираешь? Решай прямо сейчас. Чего ты хочешь, Нобл Лейк?
Нобл сперва ответил: хочу, чтобы меня больше не били. Той усмехнулся, покачал головой:
– Немногого же ты хочешь от жизни.
И Нобл сказал: хочу отколотить любого, кто ко мне сунется.
– Мелко и убого, – нахмурился Той.
Нобл соскочил с сиденья трактора, сжал кулаки.
– Да черт подери, чего мне тогда хотеть? – крикнул он.
Той усмехнулся:
– Ставь цели посолиднее.
Таких слов Нобл не ждал. Он задумался. И наконец, стиснув зубы и глядя в глаза Тою Мозесу, признался в том, о чем мечтал всю жизнь.
– Хочу… быть сильнее всех.
А Той Мозес сказал:
– Уже неплохо.
Через час Той и Нобл вышли из сарая вразвалку, посмеиваясь. Никто не расспрашивал об их разговоре, а они не делились.
За ужином Нобл уплетал за обе щеки, будто весь день грузил сено, и выглядел он вполне счастливым. Отец, увидев разбитое лицо сына, в испуге спросил, что случилось.
– Налетел на что-то. – Нобл улыбнулся распухшими губами, и улыбка, должно быть, причиняла ему боль.
– На тех же мальчишек?
– Ага.
Сэмюэль тяжко вздохнул:
– Придется мне пойти в школу и поговорить с директором.
– Нет уж. Не придется.
Сэмюэль вгляделся в лицо сына. Он будто чувствовал и свою вину в том, что случилось.
– Точно? На этот раз тебя здорово разукрасили.
– Да уж, разукрасили, – кивнул Нобл. – Видно, я плохо искал в них хорошее.
С тех пор Той каждый день встречал детей с автобуса и сразу уводил Нобла в сарай. Возвращались они спустя час, взмыленные, прихрамывая (хромали оба). Пару раз Сэмюэль приезжал с работы в разгар «мужских разговоров», и оба раза «мелюзга» (так Нобл теперь называл Блэйда, Бэнвилла и Сван) тотчас же затевала игру в индейцев и ковбоев. Блэйд издавал леденящий кровь боевой клич, а остальные выкрикивали волшебные слова: «Вот он, вождь! Скачет в лагерь!» И кричали все что угодно, лишь бы сбить Сэмюэля с толку. «О великий вождь!» «Приветствуем тебя!» «Добыл вампум?»
Это был негласный заговор, и Сэмюэль так ничего и не заподозрил. Позже, когда Той и Нобл выходили из сарая, – волосы липли ко лбу, одежда к телу – Сэмюэль думал, что Той загружает парня работой.
Между тем дома Нобл стал помогать по хозяйству, особенно охотно поднимал тяжести – чтобы накачать мускулы. А держаться он стал – просто загляденье. Приосанился, и в то же время в походке его появилась непринужденность. Двигался не спеша, без суеты, – но всегда казался готовым к броску. Долговязый, неуклюжий подросток на глазах становился ловким и уверенным. И дело не только во внешности. Он следовал совету Сэмюэля – становился сильнее внутренне, только не тем способом, что имел в виду отец.
– Что творится с Ноблом? – спросил Сэмюэль однажды у жены, когда они готовились ко сну.
– Взрослеет, наверно, – ответила Уиллади.
Она не стала рассказывать мужу остального – что Той взялся за воспитание их сына и учит его искусству выживать и что она тому очень рада. Уиллади сознавала, что эти уроки могут довести Нобла до беды, даже стоить жизни. Но уклоняться от драки тоже порой опасно. И через дорогу переходить опасно. Главное другое. Если он вовремя получит нужные уроки и хорошо усвоит, то на всю жизнь научится смотреть в глаза любым невзгодам. Никогда больше не придется ему опускать голову.
Проверка для Нобла настала через полтора месяца – на его взгляд, рановато, но, как выяснилось, он был готов. Как рассказала за ужином Сван, трое деревенских верзил прижали Нобла к стенке за школой: будешь лизать нам башмаки – или тебе придется их съесть. Выбирай.
– Ешь или вылизывай. Выбирай, – взахлеб рассказывала Сван. – А Нобл отвечает: «А посолить?»
Сван зашлась от хохота и стукнула кулаком по столу так, что звякнули тарелки.
– Честно! – кричала Сван. – Так и сказал! – Она понизила голос, придала словам вес – как Нобл. – Спросил: «А посолить?»
Все, кроме Сэмюэля, слушали уже в десятый раз, и все смеялись. Разумеется, кроме Нобла. Он восседал на другом конце стола, весь в синяках, как после прошлой драки, но на этот раз купался в похвалах.
Сэмюэль смотрел на счастливые лица и слушал молча и серьезно.
– И они бросились на него, – перебил Бэнвилл. Слишком уж хороша история, чтобы дать Сван досказать до конца.
Блэйд выскочил из-за стола, изобразил, как Нобл увертывается от мальчишек.
– Бросились – а его там нет! – ликовал он танцуя, подпрыгивая. – Так и налетали друг на дружку.
Бэнвилл вставил:
– Еще как налетали!
– Когда все кончилось, – завершила рассказ Сван, – на ногах остался один Нобл.
Блэйд скорчился на полу, изображая поверженного деревенского мальчишку.
Сэмюэль велел:
– Блэйд, сядь за стол.
Блэйд вернулся на свое место.
Сэмюэль обратился к Ноблу. К нему одному.
– Догадываюсь, каково тебе сейчас.
Сван сказала:
– Не как в тот раз. Когда трое на одного…
Сэмюэль погрозил ей пальцем, не сводя глаз со старшего сына.
– По-твоему, лучше бы я лизал им башмаки? – спросил Нобл. Никогда прежде он не обращался таким тоном к отцу.
– Зря ты их подстрекал.
– Папа, они все равно бы напали. Я это сказал, чтобы сбить их с толку. Выиграть время. Так, дядя Той?
Лицо Сэмюэля застыло, даже взгляд стал неподвижен. Наконец он посмотрел на Тоя – тот тоже смотрел на него. Без тени раскаяния.
– Я подучил парня кой-чему, – сказал Той.
Все затаив дыхание следили за Сэмюэлем.
Теперь он понял. Понял, как от него отгородились, отвернулись. Все, даже Уиллади. Он один среди чужих, и понадобилась вся воля, чтобы не выйти из комнаты. Он остался за столом – никому не нужный, бессильный, всеми преданный.
Хотелось сказать с горечью: рад узнать, как много значит для вас мое мнение. Обрушиться на них с горячностью, которую столько лет в себе подавлял. Или просто уйти. Но ничего из этого нельзя себе позволить, ведь любой его поступок покажет истинную цену тому, чему он учил Нобла, – были то пустые слова или руководство к жизни.
