Владимир Востоков - Ошибка господина Роджерса
Мы чинно сидели за столом, ужинали. Все здесь говорило о довольстве, начиная от обстановки и кончая богато сервированным столом. Смотря на все это, я «держалась», хотя мне и немалого это стоило. Откровенно говоря, скорее хотелось вылезти из-за стола и побыть наедине с Виктором… Странный он у меня. Когда мы оказались вдвоем, спрашивает: «Маринка, можно тебя поцеловать?» Неужели об этом спрашивают? Разве на поцелуи и любовь надо у кого-то брать разрешение? Если любишь, конечно, по-настоящему. Мы поцеловались… Этот поцелуй, словно кипяток, обжег мою душу, и все земное куда-то вдруг улетело, исчезло вместе с заботами, тревогами….Какой это был сладкий миг и почему только миг?..
Шла домой одна. Виктору не разрешила провожать. Он надулся. Чудак, как он не понимает, после того, что случилось, мне нужно побыть наедине с собой.
Какая у Виктора дружная, хорошая семья. Иван Петрович — веселый, остроумный, общительный и очень простой человек. Совсем не похож на ученого. Невысокого роста, кругленький, пухленький, словно колобок.
А дома я думала о своем отце… Как-то он там?»
Проверка
На следующий день Роджерс приехал рано утром.
— Как чувствуете себя? — обратился он ко мне, присаживаясь в кресло.
Удивительная у этого человека способность перевоплощаться. Сейчас рядом со мной был заботливый друг. Он искренне волнуется за мое здоровье, за настроение.
— Что вы со мной сделали, Роджерс?
— О чем вы, Алексей Иванович? По-моему, мы уже все решили. Стоит ли бередить душу сомнениями? И теперь, поскольку мы в некотором роде коллеги, наши отношения должны строиться не только на взаимном уважении, но и, прежде всего, на доверии. Надеюсь, вы согласны с этим?
Это он, Роджерс, говорит о доверии!
— Допустим…
— Исходя из этого принципа и в порядке, как это у вас говорят, перестраховки я вынужден просить вас выполнить одну пустячную формальность.
— Какую еще формальность? — Я даже привстал.
— Хотите вы или нет, у нас принято всех служащих, поступающих в особо режимное учреждение, пропускать через специальный аппарат. К сожалению, нет возможности сделать для вас исключение.
— Рентген, что ли? — нагловато спросил я.
— Остроумно, ничего не скажешь, — улыбнулся Роджерс. — Только с той разницей, что на вопросы будет отвечать не аппарат, а вы.
— Ладно. Делайте что хотите…
— Мне нравится такая покладистость. В таком случав возьмем быка за рога сразу.
Роджерс вышел в гостиную, где Фани подала кофе, От завтрака я отказался. Странно, но я чувствовал себя хорошо.
Роджерс кивком головы дал знать Фани, чтобы она не настаивала.
Мы оделись и вышли на улицу. Сели в шикарный «бьюик» и помчались в пригород.
Номер в отеле, куда меня привез Роджерс, состоял из трех комнат, На стенах висели какие-то картины. Краски, небрежно размазанные по полотну, напоминали рабочую одежду маляра.
Мы с Роджерсом устроились за большим круглым столом и молча стали ждать. Открылась дверь и вошел мужчина лет сорока в белом халате.
— Доктор Джексон, — представил его Роджерс.
Доктор пожал мою руку и сразу же обратился с вопросом:
— Вы согласны пройти испытания через один прибор?
— А с чем его едят? — спросил я,
— Что едят? — Лицо у Джексона вытянулось.
Роджерс, не обратив внимания на мой грубоватый тон, серьезно перевел.
— Поли-граф, — повторил доктор.
Мне вспомнились детективные фильмы. Сообщения прессы.
— А… Он отгадывает мысли…
— Да… — подтвердил Роджерс.
— Так согласны пройти испытание? — повторил доктор.
— Что я должен делать?
— Прошу дать подписку. — Джексон протянул мне лист бумаги.
На русском языке в этом документе (точный текст его не помню) говорилось о том, что я согласен прейти испытание на полиграфе, обязуюсь не разглашать факт и процедуру испытания.
После того как я подписал обязательство, Джексон задал мне еще несколько предварительных вопросов.
— Вы не страдали психическими заболеваниями? — спросил он.
— Нет.
— Считаете ли себя физически здоровым человеком?
— Конечно. Разве я похож на больного?
— Не страдаете ли запоями?
— Что вы! Но выпить не прочь.
— Принимали ли накануне какое-либо лекарство?
— Да.
— Какое?
— Водку.
— Употребляете ли наркотики?
— Не приходилось.
— А кофе?
— Предпочитаю водку, — решил я сострить.
— Хорошо ли сегодня выспались?
— Да.
— Не подвергались ли раньше испытаниям? Допросам?
— Подвергался.
Я заметил, как при этом ответе Джексон переглянулся с Роджерсом.
— Когда?
— В пятьдесят восьмом году.
— Где и при каких обстоятельствах?
— Меня допрашивал следователь.
— А… Мы имеем в виду испытания на полиграфе. — Джексон удовлетворенно улыбнулся.
— Не подвергался.
— Тогда приступим к самой процедуре. Прошу вас пройти со мной, — заключил Джексон.
Комната, куда меня ввел Джексон, отличалась от двух других. Окно было завешено. Кроме кресла и столика, на котором стоял какой-то прибор со шнурами, в комнате ничего больше не было. Этот прибор напоминал аппарат, с помощью которого однажды в поликлинике мне делали кардиограмму.
Меня посадили в очень удобное кресло. Рядом с Джексоном стоял Роджерс. Я обратил внимание на большой лист бумаги, прикрепленный к стене напротив кресла.
— Внимательно прочтите вопросы, на которые вам придется ответить, — обратился ко мне Джексон и указал рукой на этот лист.
Я начал изучать вопросы, написанные крупными буквами на русском языке.
— Вы должны говорить только правду и отвечать одним словом — «да» или «нет», — предупредил Джексон.
— Учтите, Алексей Иванович, в случае если вы попытаетесь сказать неправду, полиграф, или по-русски «детектор лжи», вас сразу разоблачит, — счел нужным добавить Роджерс.
— В этом — его сила, — подтвердил Джексон.
— Я не буду обманывать…
— Чтобы у вас не было сомнений, мы сейчас продемонстрируем его силу на практике, — сказал Роджерс.
Джексон и Роджерс начали подключать аппарат. Обвязали мою грудь гофрированной трубкой, на левую руку надели манжету, словно хотели измерить кровяное давление. На два пальца правой руки — трубки в виде металлических цилиндров. Раздался щелчок… Аппарат включился.
— Перед вами десять игральных карт, — начал Джексон. — Запомните одну из них. На мой вопрос, эта ли карта вами загадана, вы должны отвечать только «да» или «нет». Поняли?
