Густав Эмар - Росас
Дон Кандидо не посмотрел на них, но он их чувствовал и так сказать, угадывал. Не поворачивая головы, не ускоряя шага, он вошел со спокойным видом в зал депутатов и стал подниматься по лестнице, ведущей к архивам.
У него не было никакого дела ни в зале депутатов, ни в архивах. Шум шпор федералистов невольно сообщил новое направление его шагам, не дав времени его голове принять какое-либо решение. Поэтому, когда он очутился лицом к лицу с одним из чиновников архива, то, не зная, что ему сказать, и в неведении того, что следует остановиться, он прошел мимо него вперед с высоко поднятой головой.
— Что вам угодно, сеньор? — спросил чиновник.
— Мне?
— Да, вы идете прямо.
— Послушайте, молодой человек, это результат весьма древних и неясных дел, которые время, этот друг старости, учитель юности… время, если вы знаете что такое время…
— Сеньор, я желаю знать, чего вы ищите! — отвечал чиновник, начинавший думать, что дон Кандидо сумасшедший и что весьма неприятно находиться в таком опасном обществе.
— Послушайте, откровенно говоря, я не ищу ничего. К какой семье принадлежите вы, мой уважаемый сеньор?
— Сеньор, мне надо запереть дверь, сделайте одолжение, уйдите! — произнес молодой человек, отбегая к выходной двери и опираясь о нее плечом.
— Я читаю на вашем лице талант, усидчивость, работу. Каким родом литературы вы занимаетесь?
— Сеньор, доставьте мне удовольствие, уйдите отсюда!
— Из всех моих учеников, а надо вам знать, что я был профессором чистописания всего Буэнос-Айреса — о, и каких людей я воспитал! — одни теперь депутаты, другие коммерсанты, неутомимые асиендадо. Знаете ли вы торговый дом…
Дон Кандидо поднял свою палку и показал ею направление, где помещался торговый дом, о котором он завел речь, но молодой человек, вообразив, что он хочет его убить, выбежал в переднюю, чтобы позвать привратника, которого, к несчастью, там не оказалось.
— Что делаете, вы, неблагоразумный, неосмотрительный молодой человек, легкомысленный, как все молодые люди?
— Сеньор, если вы не уйдете, я позову на помощь.
— Хорошо, я ухожу, неопытный и мнительный молодой человек!
Но вместо того, чтобы направиться к дверям, дон Кандидо подошел к балкону, откуда была видна хонда, и, заметив, что там уже никого более не было, он почувствовал, что его мужество вновь возродилось.
Повернувшись, он протянул руку, чтобы проститься с чиновником, но последний, убежденный в том, что дон Кандидо убежал из Ресиденсии28, остерегался пожать руку посетителя.
— Прощайте, ветреный молодой человек, новичок в школе жизни! Пусть Бог воздаст вам и вашей почтенной семье за ту услугу, которую вы оказали мне.
Дон Кандидо важно спустился с лестницы, в то время как чиновник смеялся, смотря ему вслед.
Но едва почтенный учитель чистописания прошел один квартал, как новая толпа федералистов, обогнув колледж, направилась туда и очутилась лицом к лицу с ним.
Дон Кандидо одним прыжком соскочил с тротуара и, взяв шляпу в руку, стал отвешивать им глубокие поклоны.
Федералисты, у которых было, правда, более желания завтракать, нежели заниматься учтивостью, продолжали свою дорогу, предоставив дону Кандидо приветствовать их, сколько его душе угодно.
Почтенный профессор, чувствуя головокружение и усиленное биение в висках, с крупными каплями пота на лице повернул наконец на улицу Виктории и остановился у той самой двери, где наши читатели встретили его первый раз, то есть у дверей дома Мигеля.
Минуту спустя наш несчастный секретарь входил в кабинет своего прежнего ученика, которого он застал удобно развалившимся в кресле и спокойно читавшим знаменитую «Торговую газету».
— Мигель!
— Сеньор!
— Мигель! Мигель!
— Сеньор! Сеньор!
— Мы погибаем.
— Я это знаю.
— Ты знаешь это и не спасаешь нас?
— Я стараюсь.
— Нет, Мигель, нет, у нас нет времени.
— Тем лучше!
— Как тем лучше! — вскричал широко раскрыв глаза дон Кандидо, и упал на софу.
— Я вам говорю, сеньор, что в трудные минуты лучше кончить все скорей.
— Но кончить хорошо, ты хочешь сказать?
— Или дурно.
— Дурно?
— Ну, да! Худо или хорошо — окончить сразу все же лучше, чем проводить свою жизнь, подавая одну руку добру, а другую — злу.
— И это зло будет состоять в том…
— В том, что нам, например, снесут голову.
— Пусть ее сносят у тебя и твоих заговорщиков, очень хорошо, но у меня, человека спокойного, невинного, смирного, не способного причинять зло преднамеренно, предумышленно, с…
— Сядьте, мой дорогой учитель! — произнес молодой человек, прерывая дона Кандидо, который встал во время разговора.
— Что я сделал? Что такого, чтобы очутиться в том положении, в котором я нахожусь, подобно хрупкой лодке, разбиваемой бурными волнами океана?
— Что сделали, вы?
— Да, я!
— Тота! Вы в самом деле ничего не сделали?
— Нет, я ничего не сделал, сеньор дон Мигель; настанет время, когда моя связь с тобой разрушится, порвется: я преданнейший защитник самого знаменитого из всех ресторадоров света. Я люблю всю высокоуважаемую семью его превосходительства, как люблю и уважаю другого сеньора губернатора, доктора дона Фелипе, его предков и всех его детей. Я хотел…
— Вы хотели эмигрировать, сеньор дон Кандидо.
— Я!
— Вы! Это преступление против федерации, за которое расплачиваются головой.
— Доказательства?
— Сеньор дон Кандидо, вы решительно стремитесь быть повешенным кем-либо.
— Я?
— Я жду только, чтобы вы мне сказали кем: Росасом или Лавалем. Если первым, то для того, чтобы быть вам приятным, я сейчас же отправлюсь к полковнику Соломону, если же вторым, то подождите два или три дня, когда генерал Лаваль вступит в Буэнос-Айрес, тогда, как только представится случай, я поговорю с ним о секретаре сеньора дона Фелипе.
— Итак, я человек, попавший в воду?
— Нет, сеньор, вы будете человеком на воздухе, если будете продолжать говорить глупости так, как вы делаете это постоянно.
— Но, Мигель, сын мой, разве ты не видишь моего лица?
— Вижу, сеньор.
— Что же ты видишь на нем?
— Страх.
— Нет, не страх, нет, а недоверие, вследствие странных впечатлений, господствующих надо мной в настоящую минуту.
— Что такое?
— Идя сюда от губернатора, я встретился с людьми, которые показались…
— Кем?
— Дьяволами в образе человеческом.
— Или людьми с видом дьяволов, не правда ли?
— Что за вид у них был, Мигель! Что за вид! И при этом у них были длинные ножи. Способен ли кто-нибудь из этих людей убить меня? Как ты думаешь, Мигель?
