Всеволод Воеводин - Слепой гость
У меня так дрожали ноги, что я должен был держаться за ветку, чтобы не упасть. Мать без сознания лежала на краю обрыва. Отчим смотрел то на нее, то на дядю Абдуллу и вдруг быстро сунул руку в карман.
Я услышал щелканье курка за его спиной. Подняв охотничью двустволку, в кустах стоял дядя Самед, рядом с ним — дядя Гассан и чуть дальше — Рустам и дядя Ибрагим. Отчим обернулся. Молча они смотрели на него — четыре моих дяди, четыре брата моей матери, четыре сына моего деда. Тогда он усмехнулся и вынул руку из кармана.
— Так, — сказал он, — вся семья в сборе.
Дяди молчали, и вокруг было тихо. В ветвях монотонно чирикала птица, в траве трещал кузнечик, от внезапно налетевшего ветра негромко шуршали листья, и солнечные пятна прыгали по смуглым лицам моих дядей.
Дядя Абдулла показал Рустаму глазами на мать, и Рустам кивнул головой. Тогда Абдулла поднял с земли свой карабин и отошел в тень деревьев. Самед и Гассан стали рядом с отчимом, и Гассан слетка подтолкнул его в плечо. Отчим вздрогнул. Секунду он постоял в нерешительности, по-видимому, не зная, сопротивляться ему или идти, но Гассан уже обшарил его карманы и отнял у него пистолет. Отчим пошел по тропинке с презрительным и небрежным видом. Мы шли недолго, дядя Абдулла остановился на небольшой полянке, окруженной со всех сторон горными кривыми дубами и кизиловыми деревьями. Несколько больших камней лежало у края полянки, и на средний сел дядя Абдулла. Самед, Гассан и Ибрагим уселись на соседних камнях, и отчим стоял перед ними один, даже не связанный ремнями, и, однако, он не пытался бежать. Карабин стоял у ноги дяди Абдуллы, старый карабин с серебряной дощечкой на ложе.
Я посмотрел на лица моих дядей. Они хорошо умели сдерживать свою ярость. Только строгое внимание было на их лицах.
— Как зовут? — спросил дядя Абдулла.
— Сулейман, — ответил отчим.
— Я спрашиваю настоящее имя.
Отчим огляделся. В нескольких шагах от него начинался лес, — казалось бы, можно, неожиданно рванувшись, добежать до леса и исчезнуть между деревьями, но было что-то такое в лицах четырех молчаливых людей, сидевших перед ним на камнях, что отчим сплюнул и ответил:
— Бетке.
— Немец?
Отчим кивнул головой.
— Так, — сказал Абдулла и отвел глаза в сторону. Ровным, глуховатым голосом он спросил:
— Ты убил моего отца?
— Нет, — ответил отчим, глядя в лее.
У дяди Абдуллы изменилось лицо. Он вскочил и подошел к отчиму.
— Ты убил моего отца? — тихо повторил он и схватил его за горло. — Ты? Ну?
Я видел только его спину, огромную мускулистую спину и шею, налившуюся кровью. А отчим видел его лицо. Это, наверное, было страшное лицо.
— Я, — ответил он дрогнувшим голосом.
Абдулла отвернулся и опять сел на камень. Потные волосы прилипли к его лбу. На виске пульсировала синяя жилка. Правой рукой он дернул ворот рубахи, и материя разорвалась с сухим треском, обнажив широкую мускулистую грудь. Он дышал шумно, и у него пересохли губы.
— Зачем ты прикидывался глухонемым? — спросил он с неожиданным спокойствием в голосе. Бетке молчал. — Ну?
И Бетке вдруг засмеялся. Он смеялся тем нехорошим смехом, который переходит в истерику. Он смеялся, закинув голову, а дяди смотрели на него с неподвижными лицами. Бетке трясся от смеха, качался и изгибался посреди освещенной солнцем полянки.
— А вы и не поняли? — говорил он сквозь смех. — А вы и не поняли? Зачем притворялся? Затем, чтобы дураки поверили, затем, чтобы морочить головы дуракам, затем, чтобы повести дураков.
Самед перегнулся вперед.
— Куда повести?
Припадок смеха у Бетке кончился.
— Куда? — переспросил он и задумался. — Не знаю. Куда полковник прикажет, полковник Шварке, чтоб ему было не лучше, чем мне. Может быть, жечь города, взрывать заводы. Может быть, на Москву. Это полковник знает.
Он снова замолчал, и его руки свисали вдоль неуклюжего тела. Дядя Абдулла обернулся.
— Вы хотите еще что-нибудь узнать, братья? — спросил он.
Братья качнули головами: нет.
— Как ты решил, Гассан? — спросил Абдулла.
Гассан поднял голову.
— Пусть обманом, пусть хитростью, все равно, он пробрался в нашу семью и стал членом нашей семьи. Он хотел погубить нашу страну. Он убил нашего отца. Он хотел убить Гуризад, нашу сестру и свою жену. Мы должны смыть этот позор с нашей семьи, а если не смоем, то люди скажут: это бесчестная семья, среди них был убийца, предатель и шпион. Мы судим его, братья, и мы должны казнить его.
Он положил руку на карабин дяди Абдуллы с серебряной дощечкой на ложе.
— Как ты решил, Ибрагим? — спросил Абдулла.
Ибрагим кивнул головой.
— Я согласен с Гассаном.
— Как решил ты, Самед? — И Самед кивнул головой.
— Я с вами согласен, братья, — сказал Абдулла и замолчал. Из-за деревьев медленной, утомленной походкой вышла моя мать, немолодая женщина Гуризад. Рустам шел за ней, немного смущенный, и когда Абдулла посмотрел на него, развел руками, видимо желая сказать: «Ну что я могу с ней сделать?»
Все четверо переглянулись, а мать прислонилась к дереву — она была очень слаба — и сказала:
— Зачем вы мне не доверяете, братья? Вы думаете, что это не женское дело? — Она усмехнулась невеселой усмешкой. Братья молчали. Мать повернулась и снова ушла в лес по тропинке, и, когда я посмотрел ей вслед, мне подумалось, что вот мать у меня уже старая, а я и не заметил, как она постарела. Только потом я понял, что это за последний час так согнулась ее спина и так опустились плечи.
Бетке, мой отчим, тоже смотрел ей вслед, и на его лице я заметил улыбку, злую, бессмысленную улыбку. Ему, мне кажется, было приятно, что мать так изменилась и постарела.
Мы долго прислушивались к хрусту веток под ногами матери, пока он совсем не затих. Тогда дядя Абдулла вскинул свой карабин.
— Ну, — сказал он, — будьте свидетелями: я исполняю клятву, хоть мне и жалко дарить ему такую легкую смерть.
Бетке по-прежнему стоял неподвижно. Какое-то безразличие чувствовалось в его позе, но тут он поднял голову.
— Скоты, — сказал он и с удовольствием повторил: — Скоты.
Он оглядел одно за другим спокойные лица моих дядей.
— Все равно, не окажись полковник такой растяпой, вам бы конец пришел. Дурацкая история. Ну и черт с ним. Не мы, так другие вас задавят.
Он сплюнул в траву, а дядя Абдулла целился ему в лоб, и карабин вырисовывался четко, без дрожи двигаясь в горном, прозрачном воздухе. И тут снова раздвинулись кусты, и на полянку не торопясь вышел дядя Орудж и за ним два красноармейца. Абдулла отвел только на минуту глаза и снова уставился на мушку, а дядя Орудж подошел и, взявшись рукой за ствол карабина, спокойно отвел его кверху. Два красноармейца стали по обе стороны Бетке, а Абдулла выжидающе смотрел на Оруджа.
