Эллестон Тревор - Полет «Феникса»
С закрытыми глазами конструктор был похож на мёртвого. Это был своего рода ответ, и Моран оставил его в покое. В тени крыла лежали без сна Кроу и Белами.
— Что он говорит? — спросил Кроу подошедшего к ним штурмана.
— Ничего, — ответил Моран, уже зная, что через несколько минут он вернётся к Стрингеру и начнёт все сначала. Интересно, где Таунс? Дважды в течение дня Моран терял его из виду и боялся, что тот уйдёт в пустыню.
— Где Таунс?
— В хвосте.
Моран надеялся, что командир спит, сберегая оставшиеся силы, — ночью Таунсу предстояло работать, как негру.
Стрингер грохнул по лампочке металлическими ножницами, оказавшимися под рукой. Никто не знал, целил ли он в лицо Таунса, или в фонарь, или просто в никуда, когда раздался этот нечеловеческий яростный визг. Моран подоспел, когда Стрингер уже исчез в салоне, а Таунс взбирался на крыло.
— Фрэнк. Что случилось?
Моран оглядел остальных, но все молчали.
— Я намерен завести мотор. — Голос Таунса все ещё дрожал от возбуждения.
— Сегодня? Сейчас?
— Надо знать, будет ли он работать.
Кроу сказал:
— Опять у них вышла свара.
Моран кинулся в салон. В жёлтом отсвете масляного пламени различалось белое лицо Стрингера. Парня било, как в лихорадке, он не мог выговорить ни слова. Моран вернулся к крылу.
— Тилни! Возьми фонарик и принеси новую лампочку, — в грузовом отсеке есть запасные. Фрэнк, а Стрингер согласен, чтобы мы проверили мотор?
Таунс в темноте пытался отпустить крепление капота.
— Распоряжение пилота, — прохрипел он.
Итак, это случилось — то, чего он больше всего боялся. Третий раунд. На этот раз Фрэнка не уговоришь. Закрыв глаза, Моран молил о чуде. Вернулся Тилни с новой лампочкой, вместе с Уотсоном они вставили её в фонарь. Сцена снова ожила, как вытравленная на гравюре яркими контрастами света и тьмы. Теперь, когда опять стало светло, Таунс наверху уверенно управлялся с гайками; если он и кипел от ярости, то внешне этого не показывал; может быть, гнев его утих, потому что на этот раз победил он; два первых раунда остались за Стрингером, этот — за ним.
Все сбились вместе, не зная, куда себя деть. Кроу, Белами, Уотсон, Тилни — наблюдали за человеком на крыле. Моран выдохнул:
— Чья это идея?
— Его, — ответил Белами, указав глазами на Таунса.
— И Стрингер сказал «нет»?
— Так точно.
Кроу выдал длинную очередь ругательств, он продолжал, пока Белами не велел ему заткнуться. Они стояли, освещённые резко вспыхнувшим светом, жизнь каждого целиком теперь зависела от других, и при этом ни один из них не питал дружеских чувств к товарищам. Их дух был сломлен.
Моран попробовал осмыслить происшедшее. Ничего нового не случилось: несколько человек оказались в пустыне и, дойдя до крайности, сходили теперь с ума.
Стрингер держался слишком долго: он питал свой мозг напряжённой работой, чтобы вернуть им дом, воду и пищу. Теперь он сломался. На ином помешался Таунс: в молодости и таланте Стрингера он усмотрел некое обвинение в свой адрес, перст, указующий на длинный ряд неудач, из которых складывалась его жизнь. Первоклассный пилот проваливал экзамены и сходил с больших маршрутов и самолётов и оказался в конце концов на местных линиях, потому что без неба жизни ему не было. Он продолжал летать, убеждая себя в том, что джунгли, пустыни и плавучие льдины дают ему как пилоту лучший шанс доказать, что всякий способен летать на больших, начинённых автоматикой машинах, но только прирождённый лётчик способен поднять «Бивер» с крошечной площадки среди болот или провести «Скайтрак» через песчаную бурю и выжить. Таунс продолжал летать, пока у него не вскружилась голова от самоуверенности и он не начал бравировать: чем мы рискуем? Справимся… Продолжал летать, имея на счёту сорок тысяч часов, пока не настал последний час и он не свалился на землю. Все то, что он до сих пор пытался стряхнуть с себя, — все неудачи и унижения, даже свой возраст, — навалилось теперь на него. Не тогда, когда «Скайтрак» уткнулся носом в песок, и не тогда, когда он увидел, что двенадцать человек остались живы, но в тот момент, когда ему пришлось взяться за лопату и своими руками вырыть могилу погибшим.
Ему нужно было найти кого-то, на ком он мог бы выместить всю злобу на самого себя — и тут появился Стрингер, молодой, самоуверенный, авиаконструктор, чуть старше тридцати, блестящий, на подъёме. Но Стрингер от роли мальчика для битья отказался. Им двоим суждено было столкнуться в обстоятельствах, когда сама жизнь зависит от нормальных взаимоотношений, «обстоятельства» были вызваны крушением — по вине Таунса, и жизнь их зависела теперь от постройки самолёта — на условиях Стрингера.
Таунс показал, что готов сотрудничать — работал усерднее многих. Он готов вывезти их отсюда. Но его ущемлённое «я» не смирялось. Карьера его кончена — остался только один, последний полет, но он не может снести ещё одно унижение и лететь под командой этого юнца.
Может, он и сам не сознаёт, почему так непреклонен в своём требовании пробного запуска: его «я», тот чёрный тюльпан, который прячется внутри всякого человека распускался теперь в благоприятствующих обстоятельствах голода, жажды, мук вины и надвигающейся смерти. Порой и Моран совершал импульсивные, необъяснимые поступки и после мучился вопросом: какого черта я это сделал? Такое бывает со всяким. Не ведаешь, что творишь. Теперь случилось с Таунсом, и от этого должны погибнуть все.
Рядом невнятно бормотал Кроу:
— Останови его. Лью. Одно дело запуск для взлёта — и совсем другое, когда эта штука стоит на подпорках и тормозах. Её растрясёт, как и говорил Стрингер.
— Он готов к запуску? — спросил Белами. — Запалы и патроны на месте?
— Готов, — ответил Моран. — Он сделал все сам.
Две ночи Таунс работал, не отдавая себе отчёта в той страшной силе, которая в нем сидела и теперь неумолимо вела к гибели машину. Всякого, кто сказал бы ему об этом, он назвал бы сумасшедшим.
— Я ему помогать не буду, — заявил Уотсон.
— Никто не будет, — сказал Белами.
— Останови его, Лью.
Стоя на крыле, Таунс проверял запалы и готовился закрывать крышку капота. Только сейчас, спустя столько времени после стычки, он почувствовал страшную усталость и не мог вспомнить, плотно ли зажал соединения прошлой ночью. Он снова проверил крепления и был готов к пробному запуску. Мотор должен, просто обязан запуститься. Он посмотрит, как вертится винт, послушает звук, даст мотору поработать, пока не задёргаются передние костыли, все осмотрит, а после подойдёт к Стрингеру и скажет: «Я удовлетворён». И все будут знать, на каком они свете, у самолёта появится командир.
