Вячеслав Демченко - Обреченный мост
— Ты что, охренел, дружище?.. — недоверчиво повёл бровью лейтенант Войткевич, знаток каменоломен по одесской приблатнённой юности. — Там же дубак, как в рыбном погребе?
Он даже поёжился в камуфлированной штормовке, озираясь вокруг, где по дну котлована сырой, с изморозью, ветер с кладбищенским завыванием гнул и ломал жухлый травостой. Где тот имелся, конечно, среди развалов битых «кладбищенских» плит. Зябко было даже подумать, что ждёт их в каменном подземелье.
— То як хочете, — снова высунулось лицо, теперь привычно угрюмое. — Але якщо вас румуни рознюхають, або навіть німці — то я попереджав.
— Понятно, — хмыкнул, распрямляясь, лейтенант Войткевич.
— Что тебе понятно? — как раз таки не слишком понял капитан.
— Дым, — кивнул в сторону чёрной дыры Яков. — Так партизан вычисляют: по запаху дыма от костров, когда в лесу. А под землей — ещё и факела с керосином. Да и запах подземелья ни с чем не перепутаешь, специфический. Будем надеяться, там найдётся шинелька какая…
Крым. «Эски-Меджит»
Возмездие на выбор
— Это ж во сколько, — напрягся командир отряда, — он тут будет? Этот ваш фюрер философии?
— Не раньше, чем к полудню! — поспешил успокоить его красномордый, махая картузом.
— Тебе поверить… — проворчал Беседин.
— В любом случае надо… — начал было всё тот же голос в углу хаты, где-то за могучим разворотом плеч Шурале Сабаева.
— А вот чего надо или не надо, — театральным предгрозовым раскатом загремел Фёдор Фёдорович, не оборачиваясь, но явно заглушая голос пленного. — У тебя, подлая фашистская морда, никто не спрашивает.
Впрочем, перехватив мельком брошенный, но смущённый и недовольный взгляд комиссара, человека временами не пролетарски совестливого, Беседин усмехнулся и пробормотал под нос себе нечто вроде:
— Та дай отвести душу. Когда ещё придётся.
И вслух добавил «на публику»:
— А надо будет, так и у тебя спросим. И по всей строгости советских законов. За нами не заржавеет.
— Dura lex, sed lex, — с готовностью подтвердил Сергей Хачариди, пригибаясь под невысокой, на татарский манер, притолокой. И вошёл в светло выбеленный предбанник, служивший, надо понимать, чем-то вроде учётной конторы пред входом в подземелье погребов.
— Это ты кого сейчас? — обернулся, нахмурившись, Фёдор Фёдорович. — Дурой облаял?
— Это латынь, — непрошеный отозвался всё тот же голос за спиной Шурале. — «Закон суров, но таков закон».
— Вот таких образованных надо разом и к стенке ставить, — проворчал, будто ни к кому не обращаясь, партизанский «особист» Станислав Запольский, кряхтя и поднимая с пола скомканную татарскую «Азат Кырым».
— Второй где? — спросил у вошедшего командира разведчиков Фёдор Фёдорович, оставив реплику особиста без комментариев. Впрочем, особист и сам уткнулся в газету коллаборационистов, как если бы надеялся между строк петита выискать что-то ещё более крамольное, чем набранное титульным шрифтом.
— А Поллукс «немецкий» там остался, — произнёс довольно странную фразу «Везунок», кивнув за спину, в тёмный зев погреба, и так же точно не обращая внимания на желваки, ходившие по острому подбородку Запольского.
— Кастор и Поллукс, — не дожидаясь недоумённой паузы, вставил всё тот же настырный голос с мягким латинским акцентом. — Братья-близнецы. Диоскуры.
— Вы у меня, братья-шкуры, — не на шутку начал было заводиться Беседин, но вдруг встревожился: — А Арсений его не того? Не пришибёт? В порыве, так сказать, любознательности?
— А и пришибёт, — проворчал Сергей, с грохотом пристраивая под лавку верного товарища своего — чешский пулемёт «ZB-26». — Пришибёт, так невелика потеря. Ничего ценного братец его не знает.
— Что, совсем ничего? — перевёл взгляд командир на Яшку Цапфера, штатного переводчика отряда, выглянувшего из-за спины Хачариди с выражением комсомольского карьериста, опоздавшего к раздаче партийных поручений.
— Как ничего?! — с жаром возмутился Цапфер, проталкиваясь из-под локтя Сергея вперёд. — Есть! Есть и очень даже ценная информация! Скоро сюда, в Эски-Меджит, прибудет командир ихней зондеркоманды. Целый штурмбаннфюрер!
— Ну, чего он там фюрер, нам и по-русски уже доложили, — ворчливо отмахнулся командир.
— Ну, тогда больше и впрямь, — вынужденно согласился Яша, — ничего ценного.
Вся его исключительность как переводчика пропала, можно сказать, втуне. Разве что…
— А про то, что штурмбаннфюрер приедет не сам, а с пополнением? — без особой надежды, почти просительно добавил Яшка.
— С каким ещё пополнением? — встрепенулся Беседин, а Запольский даже смял, дёрнувшись, газету. — Он же вроде как за счёт разведшколы здешней должен был?
— Должен был! — мгновенно подпрягся «тыловик», неугомонный предатель всего и вся. — Должен был из разведшколы набрать пополнение. Только ему тут никто почти не понравился. Человек пять всего взял. А остальных… — «тыловик» осёкся.
— А остальных, значит, с собой должен был привезти, — закончил за него особист, в сердцах отшвырнув газету. — А ты, паскуда, значит, знал и смолчал.
— Эге ж, — нехорошо усмехнувшись, подтвердил Фёдор Фёдорович. — Промолчал, конечно. Понадеялся. А вдруг повезёт? — оборотился он, будто советуясь с комиссаром. — Отобьют фашисты…
— Да я?! — стукнул себя кулаком в грудь «тыловик».
— Тільки подивитися хотів, хто переможе[48], — на сей раз закончил за него Руденко.
Фёдор Фёдорович махнул рукой, очевидно, подписывая мысленный приговор.
— Что ж, раз основное мы выяснили, — подвёл он итог, надо понимать, первой части «акта возмездия». — Предлагаю теперь в узком кругу, так сказать, выяснить второй вопрос повестки…
Он сделал драматическую паузу и продолжил отчетливо и раздельно, как если бы хотел, чтобы слова его врезались в память всем присутствующим.
— Предлагаю выяснить, каким образом диверсионная группа лейтенанта Красной армии Мигеля Боске попала в засаду гауптштурмфюрера СС Эмиля Боске!
Керчь. Аджимушкай. Центральные каменоломни
От многая знаний много печали…
Шинельки нашлись, и именно в них уселись теперь разведчики пред светлые очи отца-командира партизанского отряда Корнея Евсеева, когда он распорядился оставить их аудиенцию viz-a-viz.
А светили эти очи, «светлые», с лица почернелого, как печёная луковица, как, впрочем, и у всех партизан подземелья: от копоти факелов и острейшего дефицита воды.
