Леонид Платов - Архипелаг Исчезающих Островов
“Вы, наверное, представляете себе ветхие домики, покосившиеся заборы, через которые лениво перекатывается вода? – писала Лиза. – Нет. Ни домов, ни заборов уже не было, когда море пришло сюда. Город Молога переехал на Волгу и обосновался на ее высоком берегу, влившись в город Рыбинск[8].
Мы не копировали старую Мологу, а заново распланировали улицы, разбили цветники, посадили быстрорастущие деревья. Новоселье так новоселье, не так ли?
Но вас, конечно, больше всего интересует вопрос: что же произошло с нашим Весьегонском? А произошло с ним вот что…”
Обваловывать Весьегонск подобно Пошехонью-Володарску, трудно по техническим причинам. Город стоит на песке. (“Мощность, то есть глубина песков, достигает сорока метров”, – разъяснила Лиза). Надо, стало быть, сооружать очень большие насосные станции, которые могли бы откачать всю проникающую через глубокие пески воду. Дешевле и легче было передвинуть город, подать его несколько “в бочок”, чтобы он не мешал морю и море не мешало ему.
В этом отношении Весьегонск находился в лучшем положении, чем Молога. Ту обтекала вода со всех сторон. Весьегонск же опирался на берег.
“И мы подняли город на пятнадцать метров”, – очень просто, как о чем-то обыкновенном, сообщала Лиза.
Как это – на пятнадцать метров? Подняли? Куда?.. В Воздух?..
Но Лиза не занималась строительством заоблачных летающих городов, которые высмеял Свифт в своем “Гулливере”. Лиза строила реальные, крепкие, прочно стоящие всем своим основанием на земле советские города.
И новый Весьегонск был таким же.
“Помните бор, ребята, чуть подальше усадьбы Туркиных, над самым обрывом?.. Красивое место, правда? Сосны высокие, мачтовые. Мох яркий, зеленый. И видно далеко вокруг. Мы ходили туда по грибы с Серафимой Львовной. Полные лукошки набирали. А цветов сколько было!..
И сейчас тут много цветов, только все уже высаженные на клумбы перед новыми домами. Город – здесь! Мы подтянули его вверх по берегу”.
По словам Лизы, надо было спешить. Строительство гидроузла подходило к концу, вот-вот должна была хлынуть волжская вода, а передвижка Весьегонска задерживалась.
Много хлопот доставил весьегонский собор. Стены его были старинной кладки, разбирать их по кирпичику было долго, приходилось взрывать.
То и дело подрывники, пригнувшись, отбегали от собора, грохотал взрыв – и часть белой стены, как картонная, в облаке пыли падала наземь.
Немало повозились и со зданием бывшего реального училища.
Здание, двухэтажное, кирпичное, неоштукатуренное, имело тот скучный, казенно-безрадостный вид, какой присущ почти всем официальным зданиям старой, дореволюционной России: школу было трудно отличить от земской управы, управу – от “богоугодного заведения”.
Рабочие начали с крыши. Отдирали железо кровли, разбирали междуэтажные перекрытия, вынимали “столярку” – рамы, двери.
Стены для скорости взрывали аммоналом.
Сохраняя надменно-недоумевающее выражение на чугунных мордах, взирали на эту суматоху драконы у входа. Когда здание было разобрано, их тоже убрали – отправили куда-то на переплавку.
Но Лиза, не присутствовала при окончательном водворении Весьегонска на новое место. Ее вызвали в Переборы.
Недавно еще это была ничем не примечательная деревенька, обязанная своим названием тому, что стояла у самого узкого места Волги. Зимой здесь перебирались по льду путники, шедшие в Рыбинск из Весьегонска, Брейтова, Мологи, Веретеи. Теперь Переборы стали центром строительства.
“Говорят, вы неплохо справлялись в Весьегонске, – сказали Лизе. – Вот вам повышение. Под ваше начало даются два трактора. Отправляйтесь с ними в Поречье. Эту деревню надо перевезти на пять километров в сторону от реки. Срок – три дня”.
Раньше дома перевозили грузовиками. Каждое деревянное здание разбиралось по бревнышку, грузилось в разобранном виде на машины, доставлялось на новое место и там собиралось. Дело долгое, муторное.
Домовозы, примененные Лизой в Поречье, изменили картину.
К дому подъезжал трактор, за которым, поднимая клубы пыли, волочился диковинного вида прицеп. Тракторист еще издали кричал: “Эй, хозяйка! Выноси плошки, ложки, чашки, стекляшки! Как бы не зазвенело по дороге!” Хозяева бегом вытаскивали из дома посуду, зеркала и другие бьющиеся вещи. Затем диковинный прицеп, оказывавшийся при ближайшем рассмотрении рамой-каркасом, надевался на дом, снизу подводились катки, и тракторист, лихо сдвинув фуражку на ухо, выезжал на шоссе.
Проводы домовоза выглядели празднично. Помимо хозяев, их родичей и знакомых, за прицепом еще шли и зрители. Мужчины солидно толковали о том, что место для нового Поречья выбрано с умом, деревня будет располагаться на морском бережку, так что правильнее, пожалуй, называть ее теперь не Поречье, а Поморье. Женщины, белея воскресными платками, помогали хозяйке нести посуду. А мальчишки, немилосердно пыля босыми ногами, бежали вприскочку подле дома, поставленного на катки, или даже, по своему обыкновению, пытались “прокатиться”, прицепившись сзади к какой-нибудь балясине.
“Хорошо бы так и Весьегонск! – думала Лиза, присматривая за перевозкой Поречья. – Единым бы духом домчать! Впрячься бы всеми нашими тракторами – и в гору, в гору, на указанную городу высоту!..”
Но домовозы применялись пока на равнине. Весьегонск же перевозился с нижней террасы на верхнюю. Подъем был слишком крут.
Однако к моменту возвращения Лизы в Весьегонск там управились и без домовозов.
Внизу, в той части города, которая была предназначена к затоплению, сиротливо торчали кирпичные опоры фундаментов да кое-где, как шары перекати-поля, носились по пустырю брошенные жестяные банки.
Весьегонск был поднят над обрывом и утвержден на просторной зеленой площадке среди удивленно перешептывавшихся мачтовых сосен.
Еще не вся работа была закончена. Дело было за цветами. Садоводы торопливо разбивали на улицах клумбы. Особенно много цветов высажено было перед двухэтажным зданием десятилетки (куда более красивым, чем снесенное здание бывшего реального училища).
Когда плотина у Переборов была воздвигнута и к высоким берегам прихлынула бурливая волжская вода, отсюда, с обрыва, открылся широчайший кругозор. У ног засияло новое, созданное руками людей море, а вдали поплыли красавцы корабли, белые, как лебеди…
Письмо нашей приятельницы из “Подмосковной Атлантиды” заканчивалось приглашением в гости:
“Приехали бы ко мне погостить, ребята! Оценили бы мою работу. Выкупались бы в море, покатались на лодке. Леша пострелял бы уток в плавнях… Ведь вам, я знаю, полагается отпуск после зимовки. Вот и приезжайте! Хоть на недельку!.. А то совсем забыли родные места. Нехорошо!.. Когда вы были здесь в последний раз? Наверное, лет десять-двенадцать назад?”
