Леонид Платов - Архипелаг Исчезающих Островов
Все письмо было в таком же восторженном духе и изобиловало восклицательными знаками. Что касается остальных знаков препинания, главным образом запятых, то они, большей частью, ставились по вдохновению. Лиза с запятыми была не в ладу.
“Я расскажу вам о странном путешествии, во время которого не я приближалась к морю, а оно приближалось ко мне, – писала наша приятельница. – В системе водохранилищ канала Москва-Волга наше Рыбинское – самое большое. Расположено оно в междуречье Мологи и Шексны. Сейчас мы объединили эти реки.
Учтите, что на территории “Подмосковной Атлантиды” жили двести тысяч человек, располагались сотни сел и три города – районных центра: Молога, Пошехонье[7] и Весьегонск.
Официальное наименование нашей группы: “Отдел подготовки зон затопления”. Здесь работают в тесном взаимодействии представители различных профессий: гидротехники, землеустроители, агромелиораторы и мы – инженеры-строители. Ведь подготовка к затоплению и само затопление – сложный комплекс самых разнообразных мероприятий. Это раньше благоговели перед природой. А теперь мы видим, что природа действует часто сгоряча, стихийно и порой опрометчиво. Рубить наотмашь, сплеча. Вдруг происходит геологический сброс или сдвиг, или еще какая-то катастрофа – и в мгновение ока морская волна начисто смывает все перед собой, неся гибель и разрушение.
Не знаю, можно ли верить – вы разбираетесь в географии лучше меня, – будто существовал материк (или остров) между Европой и Америкой, который погрузился в пучины океана, унаследовавшего его имя. Бедные атланты, наверное, и оглянуться не успели, как очутились на дне со своими городами, памятниками, храмами и садами. Как хотите, грустно читать о таких вещах…
У нас все вышло по-другому, – продолжала Лиза. – Из зоны затопления пришлось переселить более тридцати тысяч крестьянских хозяйств. В какой другой стране сумели бы сделать это за такой срок и так организованно?..
Эх, поглядели бы вы, ребята, в те дни на Мологу и Шексну!
Тесно было от плотов. Села одно за другим проплывали вниз, уступая место морю. А на плотах, сбитых из разобранных домов, ехали со всем своим скарбом домохозяева: мужчины у кормового весла, женщины на бревенчатом настиле, и рядом с ними – ребятишки, прижимая к груди какого-нибудь кутенка.
Думаете, оставляли хоть что-нибудь на том месте, где стояли села? Что вы! Снимали и увозили постройки, разравнивали бугры, убирали дно под метелочку. Новенькое море должно было быть чистым и прозрачным, как хрустальный стакан!
Правда, в двух местах оставили церковные колокольни. Так и по сей день и торчат из воды: за колокольни заступился Наркомат речного флота. Они понадобились как ориентиры для лоцманов”.
Ну, а как распорядились “затопленцы” с животными? (Я имею в виду диких животных – домашний скот перегоняли по дорогам.)
Наркомат здравоохранения, по словам Лизы, пугал строителей моря туляремией – болезнью, которая разносится грызунами.
“Ждите нашествия грызунов”, – озабоченно объявляли санитарные инспекторы. Кое-кто даже вспоминал балладу о епископе Гаттоне, который был съеден в своей башне мышами.
Строители моря обратились к местным охотникам за советом.
“Не бойтесь грызунов, – успокоили те. И добавили загадочно: – Их погубит привычка. Не о Гаттоне надо вспоминать – о некрасовском охотнике Мазае…”
Паводки на Мологе и Шексне действительно привычны животным. Бывали весны, во время которых уровень поднимался в реках на десять метров выше обычного, летнего. Поэтому лесное зверье, обитавшее в двуречье – зайцы, крысы, мыши, лисы, волки, – не удивилось, когда прихлынула волжская вода.
По обыкновению, они стали собираться на возвышенных местах, которые превратились во время паводков в островки. Но плещущие волны поднимались все выше и выше. Куда ни глянь, была вода – протянувшееся на много десятков километров, тускло отсвечивающее водное пространство. Вскоре волны стали перекатываться через последние крохотные островки. Наконец и те скрылись под водой со всеми теснившимися друг к другу крысами и мышами.
Более крупным животным удалось уцелеть. Лоси, спасаясь бегством от наводнения, иногда попадали на пустые плоты и со всеми удобствами доплывали до плотины.
“Я видела одного такого путешественника, – сообщала Лиза. – Он был замечен нами издалека. Бревна плота, на котором он плыл, были связаны непрочно, то и дело разъезжались, и ему приходилось расставлять длинные ноги, чтобы не упасть. Плот прибило к берегу у самой плотины, где стояло немало любопытных, но лось, не обращая внимания на людей, прыгнул на землю, отряхнулся и, закинув рога за спину, кинулся в лес. Начальник запретил в него стрелять”.
Однако нас с Андреем больше интересовала судьба городов в междуречье, чем приключения странствующих лосей.
“В нашей зоне несколько городов, – писала Лиза. – С каждым из них мы поступили по-разному…”
Пошехонье, по ее словам, было решено сохранить. Это старинный город, не маленький – с двенадцатью тысячами жителей! В русской литературе он известен благодаря Щедрину. Но не “протекция” великого русского сатирика спасла его от затопления.
Пошехонье знаменито сейчас своим маслозаводом, построенным по последнему слову техники. Здесь вырабатываются высшие сорта сыра и масла. Обидно было бы пускать все это под воду.
Поэтому вокруг города воздвигли земляной вал, довольно высокий, примерно в три человеческих роста. Вдоль вала был устроен дренаж. Он забирал воду, которая просачивалась через землю, а насосы на построенной рядом насосной станции откачивали ее.
Шумит, пенится беспокойное Рыбинское море, торчат вдалеке два ориентира лоцманов – верхушки затопленных колоколен, но город Пошехонье-Володарск неуязвим за своим валом, как за крепостной стеной!
С городом Мологой, который стоял южнее Весьегонска, почти у впадения реки Мологи в Волгу, дело было сложнее.
“Бывали вы когда-нибудь в Мологе? – спрашивала наша корреспондентка из “Подмосковной Атлантиды” и, зная, что ответ будет отрицательным, добавляла: – Ну, и не будете! Теперь там восемнадцать метров глубины”.
Территория, на которой располагалась Молога, – самое низкое место водохранилища. Это предопределило участь города.
По словам Лизы, он был чуть поменьше Пошехонья (насчитывал двенадцать тысяч жителей) и очень походил по внешнему виду на Весьегонск – был такой же приземистый, деревянный.
“Вы, наверное, представляете себе ветхие домики, покосившиеся заборы, через которые лениво перекатывается вода? – писала Лиза. – Нет. Ни домов, ни заборов уже не было, когда море пришло сюда. Город Молога переехал на Волгу и обосновался на ее высоком берегу, влившись в город Рыбинск[8].
