Леонид Платов - Искатель. 1970. Выпуск №3
Это было понятно. «Назад! Назад! — приказывал жестами офицер. — Вы — пленные с этой минуты!»
Кое-кто из гитлеровских солдат по инерции еще продолжал брести. Другие стали сбрасывать наземь свои рюкзаки, устало садились на них, отирая пот со лба. Кончилось! Как бы там ни было, но то, что началось семь лет назад, уже кончилось!..
А на мосту через Эннс еще теснились эсэсовские машины, застрявшие в толпе пеших солдат. Возникла драка. Над головами засверкали тесаки. Потом Колесников увидел, как кто-то бросился с моста в воду. Он плыл к американскому берегу очень быстро, по-собачьи, перебирая руками. Разорванный желтый макинтош вздулся над его спиной.
Американские солдаты, сбежавшие к реке, помогли беглецу выбраться на берег. Он вылез и отряхнулся. Его подхватили под руки, куда-то поволокли. Как ни напрягал Колесников зрение, вскоре он уже не мог разглядеть желтый макинтош. Тот растворился среди комбинезонов цвета хаки.
С обеих сторон моста расставляли часовых: русских и американских. Река Эннс, южный приток Дуная, стала демаркационной линией, разделив две армии, которые на протяжении многих месяцев двигались навстречу и остановились здесь друг против друга.
Только тогда Колесников оторвал взгляд от противоположного берега…
На обочине шоссе наши танкисты увидели человека в гражданском, с исхудалым, обросшим седой щетиной лицом. Он поднял руку, словно просил подвести его. Но куда подвезти? Впереди — река!
Шатаясь, человек шагнул к танку, потом неожиданно быстро наклонился и, обхватив руками, приник к нему. Плачет? Нет! С какой-то непонятной жадностью вдыхает запах разогревшейся на солнце краснозвездной брони!
Танкисты, выпрыгнув из танка и самоходок, окружили его.
— Кем будешь, папаша? — очень громко, как глухого, спрашивали они наперебой. — Чей ты, из каких? По-русски-то понимаешь? Наш или иностранный?
Человек поднял голову. Из открытого люка с напряженным вниманием на него смотрел майор.
— Бей! — хрипло попросил человек. Слова с огромным напряжением вырывались из его пересохшего, стянутого спазмом горла. — Он — там, на том берегу реки! Нельзя упустить его, нельзя! Бей прямой наводкой! Ну же, бог войны!
— Отстрелялись мы, друг, — сказал кто-то из солдат. — Разве не видишь? Все! Кончилась война!
Но, поняв, кто перед ним, гвардии майор уже торопливо вылезал из люка.
— Ваш шифр — ЮКШС? Ваш шифр — ЮКШС? — повторял он.
— Правильно, — пробормотал человек и покачнулся. — Мой шифр — ЮКШС. Я — Тезка.
Гвардии майор едва успел подхватить его под мышки, иначе он, запрокинув голову, упал бы на асфальт.
ГЛАВА XVII. У ВОРОТ В БУДАПЕШТ
Июнь. Вечер. Вереница военных машин — легковых и грузовых — спешит из Вены в Будапешт.
Мелькают рощи и сады, черепичные крыши, шпили колоколен. Шелковица осыпается с деревьев, высаженных вдоль шоссе, и малыши в штанах с помочами, беззаботно перекликаясь, собирают ее в высокие узкие корзины.
Умиротворяющая голубизна разлита в воздухе. Или это лишь кажется так? Война кончилась, и восприятие пейзажа круто изменилось. Реки перестали быть водными рубежами, холмы командными высотами — пейзажу возвращено первоначальное, мирное его значение.
Клаксонами шоферы подгоняли друг друга. После заката согласно новым правилам въезд в Будапешт запрещен. Через город по ночам пропускают только воинские части, с триумфом возвращающиеся в Россию, домой.
Многим офицерам, однако, еще не скоро домой. Они спешат в Будапешт по делам службы.
Нет, не повезло! Как ни старались, не успели в положенный час миновать контрольно-пропускной пункт у въезда в город. Облако пыли, пронизанное почти горизонтальными лучами солнца, взвилось над предместьем Будапешта.
К наплавному, на понтонах, мосту гулким шагом подходит пехота в скатках через плечо, побрякивая манерками. Из переулков, заваленных битым кирпичом, рысцой выезжает конница. Где-то негромко урчат моторы танков — как гром затихающей, уходящей за горизонт грозы.
Знамена вынуты из чехлов. Без роздыха играет оркестр.
Представитель Военного Совета фронта, генерал, провожающий войска, стоит у переправы, выпрямившись, сдвинув каблуки, не отнимая руки от козырька фуражки. Он будет стоять так очень долго, пока не пройдет последняя часть, убывающая сегодня на Родину.
Один из опоздавших и шофер его вылезли из «виллиса».
— Жал на всю железку, товарищ гвардии майор, — сконфуженно говорит шофер. — На пять минут всего и опоздал.
Танкист не отвечает. Стоя у перил моста, засмотрелся на город.
Город на противоположном берегу будто позолочен. Вернее, позолочена верхняя его половина. Глубокие сиреневые тени обозначают устья улиц, выходящих к Дунаю. Набережная и нижние этажи зданий уже залиты сумерками, медленным приливом ночи. Но верхние этажи пока освещены солнцем. Они сплошь усыпаны блестками, мириадами ярких блесток. Там еще длится день.
— Да-а, хорош, — одобрительно сказали рядом.
— В феврале, когда брали его, не такой вроде был.
— А за дымом и пылью что увидишь…
— Зато теперь увидели его. А кое-кому и вовсе не пришлось.
— Это верно.
У парапета набережной теснятся офицеры.
Обернувшись, они прикладывают руки к козырькам фуражек и расступаются, давая вновь прибывшему место у парапета.
— Каково? — говорит, улыбаясь, один из офицеров. — Вроде бы победители мы, а нас в освобожденный нами город не пускают!
— Тоже не успели к закату?
— Ага! На бережку всем до утра припухать.
Бои в непосредственной близости к Дунаю, как известно, отличались особым ожесточением. Вокруг здания парламента — горы щебня. Вихрь генерального штурма сорвал крыши с соседних домов, завязал в клубок арматуру перекрытий, в разные стороны раскидал огромные гранитные плиты. Но парламент уцелел.
Некоторое время офицеры молча смотрят на величественное здание над Дунаем, чудом уцелевшее среди всеобщего хаоса.
За их спинами, отбивая шаг, идут и идут войска. То и дело раздается высокий, сорванный голос генерала, который благодарит за службу и желает офицерам и солдатам счастливого возвращения домой.
Оркестр неутомимо играет марш за маршем. Звуки стелются над притихшей рекой…
2Но вот потянуло холодом от Дуная. Уж и верхние этажи домов заволокло сумерками.
Однако движение войск не прерываемся ни на минуту. Слышны пугливое ржание и длинный журчащий перестук. Кавалеристы осторожно сводят коней на колеблющийся настил моста.
