Борис Ляпунов - Искатель. 1963. Выпуск №6
Тогда Педро побрел к тропинке на высокий берег. Она была крута. Желтая и ноздреватая земля напомнила ему одесский ракушечник.
«Ну да! Одесский ракушечник, из которого построен весь город! Точно, точно такой же!»
Пожалуй, только теперь он по-настоящему очнулся.
Снова заныли моторы над головой. Педро посмотрел вверх. Бомбардировщик заходил на мост.
Переправа была пуста. Она сделала свое дело.
Бомба легла точно у края моста. Взрыв подбросил вверх вспененную белую воду, обломки досок, понтоны. Переправа разломилась надвое, и поплыла к берегам каждая из частей.
Педро взошел на берег и увидел равнину, чуть всхолмленную равнину, которая тоже показалась ему очень знакомой, — про себя он назвал ее степью. Далеко, почти у самого горизонта, поднимался черными клубами дым и угадывались дома. Там шел бой, и он двинулся в ту сторону.
* * *— На, выпей! — Антонио протянул советнику фляжку. — Пей! Пей! — с грубоватой лаской повторил он, всовывая фляжку в руки Педро.
Педро взял. Пальцы у него дрожали. Ощущая страшную усталость, он отвалился на горячее от солнца кожаное сиденье машины и отхлебнул из фляжки.
Покрутил головой.
Худенькое личико Антонио расплылось в улыбке.
— Хорошо?
— Да…
Машина стояла посреди равнины, изжелта-белой, выжженной неистовым солнцем.
— А я гоню по дороге. Думал, ты еще у переправы лежишь.
— Хорошо, — сказал Педро.
— Мы взяли Аско налетом. Почти без боя. Все собрались, а тебя нет. Франкисты так бежали, что забыли машину. Почему машину забыли? А тут подходит боец из интернациональной бригады. Чех. И говорит, что ты у моста. И про танк рассказал. Я за тобой. И не гляжу по сторонам.
— Хорошо!
— Вдруг вижу прямо по равнине…
— По равнине… По степи… — поправил Педро. Это слово прозвучало совсем по-испански.
— По степи, — повторил за Педро комиссар, — бредет кто-то. Пригляделся — ты. А уж совсем было проскочил.
— Я видел такую же степь под Одессой. Точно такую же. Там она тоже бывает такой в августе, — сказал Педро.
Антонио мягко тронул машину.
Километрах в двух от Аско дорога вошла в обгоревшие оливковые рощи. Деревья сгорели на корню. На них не было ни листьев, ни мелких ветвей, а толстые сучья обуглились и еще дымились. От каждого сука вверх поднималась тонкая струйка дыма.
Удушливо пахло пригорелым маслом.
Они въехали в Аско, на полном ходу проскочили по пустынным улицам, белым и пыльным. Слева стены домов были ослепительно белыми, а справа — синими, освещенными отраженным светом с противоположной стороны.
Вокруг церкви стояла цепь интербригадовцев с винтовками в руках. За ней — молчаливая плотная толпа.
Они вошли в дом, приятная прохлада стояла в комнате.
— Антонио, что там, на площади?
— Местные фашисты. Те, кто не успел удрать, спрятались в церкви. Сейчас их выведут. Их решили арестовать, а то народ с ними расправится сам.
Окна комнаты выходили на площадь. На той стороне ее на стене дома темнела наспех выведенная черная подпись: «Мы уходим, но ваши жены родят фашистов!»
Педро снова увидел молчаливую толпу вокруг цепи интербригадовцев, охранявших церковь. Крестьяне стояли прямо у окна. Педро видел голову старика, коротко стриженную, седую. Лицо старика было покрыто крупными глубокими морщинами и шея тоже, а кожа была смуглая от загара. Он был похож на всех стариков в мире. Лицом к лицу со стариком стоял интербригадовец, молодой, здоровый, белобрысый, со светлыми глазами.
— Отдыхай, — сказал Антонио и ушел.
Педро осмотрел комнату. Она, наверное, была гостиной. В ней стояли круглый стол, кресла и диван у стены. Педро лег на диван. Неожиданно вернулся Антонио. Положил на стол фляжку с ромом.
— Может быть, понадобится? — И посмотрел на Педро добрым лучистым взглядом.
— Нет. Спасибо.
— А вдруг?
— Ты хочешь сделать из меня пьяницу?
— О'ле! — Антонио рассмеялся. — Из тебя ничего нельзя сделать, кроме того, что ты уже есть. Выспись.
— Благодарю. Постараюсь.
Антонио подошел к Педро, потрепал его по плечу и снова ушел.
Педро закрыл глаза.
— Вы кто? — спросил за окном глуховатый голос.
В первый момент Педро подумал, что это его спросили, открыл глаза, но в комнате по-прежнему никого не было.
— Вас? — по-немецки отозвался за окном молодой голос.
— Немец?
— Да, — по-испански, не очень уверенно ответил молодой.
«А спрашивает старик», — подумал Педро.
— Здесь до вас и немцы были тоже. Но они не охраняли нас от фалангистов.
— И немцы?
— Да. Месяц назад. Потом ушли.
— То не немцы. То фашисты.
— Как вас зовут? — спросил старик.
— Ганс. Ганс Гашке.
— У тех тоже был Ганс.
— Он фашист. Или дурак.
— Они были заодно с фалангистами. А вы зачем охраняете эту сволочь?
— Они арестованы законным правительством Испанской республики, — немец говорил по-испански очень плохо, коверкая слова.
— Зачем?
— Вы их будете судить.
— Наших не судили. Никого. Их расстреливали и вешали. Или били, просто били, пока не умрут. Почему этих надо судить?
— Чтобы они знали, за что, — помолчав, ответил немец.
— Они забыли?
— Так надо по закону.
— Отдайте их нам. Мы с ними поступим по закону.
— Вы их и будете судить. Они же испанцы.
— Да, — сказал старик. — У нас тоже есть испанцы и есть фашисты.
— Мой брат — фашист. Но он больше трус, чем фашист. Наверное, и среди испанцев есть такие, — сказал немец.
— Есть, — сказал старик. — Есть трусы, есть слабые, есть глупые.
— Зачем же их убивать? Это фашисты считают, что надо убить всех коммунистов, а остальные тогда станут рабами.
— Вы, Ганс, говорите о справедливости, как испанец.
— О справедливости все думают, как испанцы.
Старик помолчал, а потом спросил:
— Почему же тогда на земле есть фашисты?
— Варум? — в раздумье сказал по-немецки Ганс.
— Что? — переспросил старик.
— Почему? — повторил по-испански немец.
— Да. Почему?
— Наверное… Наверное, потому, что некоторые думают: есть испанские фашисты, есть немецкие фашисты, есть итальянские фашисты. И дело испанцев, немцев и итальянцев бороться с фашистами. Многие так думают. А если бы все люди сказали: «Не хотим фашистов», — то их бы и не было.
На площади послышался гул голосов. Толпа заворчала.
— Граждане!
Это был голос старика. Он, видимо, отошел от окна, потому что его голос звучал издали.
