Курмангазы Караманулы - Одинокий всадник
Киикбай понимал Шанау. Что бы ни случалось между ним и Баймагамбетом в прошлом, как бы они ни поддевали друг друга, как бы ни ехидничали, как бы порой ни злились, все равно оставались товарищами.
Чуть в стороне, закрыв лицо руками, тряс головой и тоже всхлипывал Танат. Это притворство вывело Киикбая из себя.
— А ну-ка! — прикрикнул он. — Хватит тут... Немедленно приведи коней!
Голос его прозвучал властно и было в нем столько ненависти, что Танат не осмелился ослушаться, хотя перед ним стоял всего лишь юнец: тут же подхватился и с готовностью побежал к лошадям.
Лишь после того как Танат удалился на достаточное расстояние, Киикбай присел рядом с Шанау и сказал, что ранил Кулбатыра. Он не скрыл от Шанау, как в первый момент после этого растерялся, чем и воспользовался бандит, чтобы улизнуть.
— Тебе дальше нельзя ехать, — говорил Киикбай. — Берите Баймагамбета и отправляйтесь домой. Я буду преследовать Кулбатыра. Теперь он далеко не уйдет.
— На слишком рискованное дело ты решился, браток — сказал Шанау. И это слово «браток» и рассудительные интонации в голосе были совсем баймагамбетовскими, и парня это проняло до самого сердца. — Кулбатыр и раненый не менее опасен, чем здоровый... Нет, не следует тебе отправляться в погоню одному.
Но Киикбай был непреклонен.
— Я не боюсь смерти! — горячась, сказал он. — Мой отец погиб, защищая правое дело. Если надо будет, и я готов отдать свою жизнь. Но одному из нас — Кулбатыру или мне — из песков живым не уйти!
Шанау долго смотрел на парня, думая, как изменился джигит за те несколько дней, что провел в отряде. Возмужал прямо на глазах.
— Будь очень осторожен, браток, — сказал он, когда Киикбай садился в седло. — Очень осторожен...
Киикбай проводил взглядом председателя аулсовета. Шанау держался здоровой рукой за поводья. Танат шел пешком, ведя за собой коня, поперек седла которого лежало тело погибшего Баймагамбета. Они удалялись.
Парень вздохнул и тронул своего коня. Его путь лежал в глубь Карагандыкумов.
19
То ли рану перевязывал, то ли поджидал, не пойдет ли кто-нибудь за ним по следу, но в расщелине между двумя барханами Кулбатыр слезал с коня. Это Киикбай определил легко: слишком истоптано было место.
Но видимо, прождав какое-то время и не обнаружив преследования, Кулбатыр решил, что с погоней покончено, преследователи или перебиты, или оставили его в покое. Поэтому двинулся отсюда уже шагом и километров пять-шесть спустя повернул в сторону карагайлинских рощ.
В прошлый раз Кулбатыр немало помотал их отряд по этим местам, пока отыскались его следы. Но теперь Киикбай шел прямо по пятам.
Сначала парень, опасаясь засады, время от времени объезжал след Кулбатыра стороной, пытаясь выйти ему в тыл. Если там он ничего не обнаружит, значит, бандит затаился. Но всякий раз он опять натыкался на продолжающийся след и наконец понял, что уловки его не нужны, он только окончательно измотает коня, который и так устал после сегодняшней утренней скачки и теперь, несмотря на понукания, норовил перейти на шаг, а Кулбатыр, кажется, и не думает о погоне, уверил себя, что ее больше нет. Надвигался вечер. Следы перевалили через очередной бархан и стали теряться в сумерках. Киикбай понял: сегодня Кулбатыра ему не догнать, слез с коня, хотя расседлывать его и не стал, отпустил лишь подпругу, привязал на длинном аркане к кустам караганника и пустил на волю. Сам же перешел на другую сторону лощины, где был затишок от ветра, появившегося к вечеру, положил карабин, бурдюк, снял саблю и кинул ее рядом с камчой.
Поглядывая на своего коня, который, забравшись в самую середину редких караганников и, видимо, обнаружив там что-то съедобное, аппетитно хрумкал, парень неотступно думал о происшествиях сегодняшних. Его и сейчас еще терзала мысль, что не сумел уложить бандита наповал.
«Надо было стрелять еще и еще, а не стоять разиня рот! — ругал он себя. — И вообще, зачем было с коня стрелять? Если бы залег да как следует прицелился, не пришлось бы теперь скитаться по этим безлюдным пескам».
Вспоминал он и прощание с Баймагамбетом. И опять у него комок застревал в горле, а глаза влажнели. За те несколько дней, что они были постоянно вместе, ему очень полюбился добродушный здоровяк.
Без устали стрекотали кузнечики; время от времени где-то рядом пролетали какие-то ночные жучки, издающие своеобразный звук, который и сравнить-то было не с чем; поодаль хрумкал конь, видимо объедавший свежие побеги кустов.
Киикбай прерывисто вздохнул и повалился на спину. Невесело смотрел он на вызвездившееся небо, заметил падающую звезду, которая прочертила длинный тонкий мерцающий след. Ему ничего сейчас не хотелось, только одного: чтобы хоть ненадолго утихла боль в ноге, ушибленной конем. Тело было настолько разбито этими днями бесконечной походной жизни, что парень уснул, как провалился, и проснулся, когда уже стало пригревать солнце.
Его будто в бок толкнула какая-то тревога: Он сразу же глянул туда, где привязан был конь. И — не обнаружил его. Киикбай вскочил, бросился к караганниковым кустам, но нашел там лишь обрывок аркана. Сначала почему-то подумалось, что лошадь, измученная жаждой, — он ведь так и не напоил ее, потому что не было сил выкопать колодец, — просто ушла в поисках воды. Вчера он сказал себе: «Ничего, потерпит, а завтра что-нибудь придумаем». Значит, конь, хоть и оборвал аркан, уйти далеко не мог. Но, пройдя еще несколько шагов, Киикбай с ужасом обнаружил следы широких кошачьих лап.
«Тигр!» — мелькнуло в голове. Потом вспомнил, как Баймагамбет рассказывал, что в этих местах иногда встречаются гепарды, решил, что это все-таки, наверное, гепард — откуда тут взяться тигру, если о них давно никто и слыхом не слыхивал. Но и гепард — зверь, наверно, страшный.
Киикбай бросился назад, схватил карабин, подцепил саблю, кинул за спину бурдюк и тут же отправился по следам своего унесшегося коня.
Его все время не отпускала одна и та же мысль. Он представлял, как беспечно спал здесь, а рядом бродил зверь. Попытался вспомнить, может, слышал сквозь сон рычание зверя или ржание коня. Но ничего не вспомнил. Его даже передернуло, когда он представил, что бы могло случиться, если бы зверь кинулся не на коня, а на него самого, — спал-то он беспамятно!
Он шел довольно долго по спаренным следам хищника и лошади. Шел, не отдавая отчета, зачем идет, пока наконец ему не пришло в голову, что попытка вернуть лошадь попросту напрасна. Рано или поздно он наткнется лишь на ее останки. Так зачем же попусту тратить силы? Каждое движение и так давалось ему с большим трудом: стоило лишь ступить неловко, как боль пронизывала ногу горячей иглой от щиколотки до самого паха. Мало того, лошадь уходила все дальше от следов Кулбатыра, и за то время, что он потратит на поиски своего коня, враг уйдет довольно далеко.
