Марк Гроссман - Камень-обманка
— Мы обязаны подумать, Иван. Ты знаешь указание Ильича, надо еще и еще раз взвесить все «за» и «против».
И вот теперь, через три дня после разговора, — постановление ВРК о расстреле Колчака и Пепеляева. Значит, возникли какие-то обстоятельства, которых ни Чудновский, ни Бурсак не знали.
Пауза затянулась. Молчал и Бурсак, которому Чудновский передал постановление ревкома.
Отлично понимая причины, смущавшие товарищей, Ширямов устало сказал:
— Сурнов[13] добрался до штаарма-5. Я поручил ему еще раз выяснить, как отнесется Реввоенсовет к казни Колчака, имея в виду сложившуюся обстановку. Проект постановления доложен Смирнову. Нам самим поручено решить судьбу палача.
— Ты лично говорил со Смирновым, Илья?
— Да.
— Можешь сообщить подробности?
По словам Ширямова, разговор происходил так. Сообщив члену РВС о положении Иркутска, секретарь губкома спросил:
— Та же проблема, Иван Никитич: как поступать с Колчаком?
Смирнов поинтересовался в свою очередь:
— Можно ли вывезти адмирала на запад? Есть ли хоть малая возможность?
— Нет. Белые стоят под городом. Их обозы и колонны растянуты на много десятков верст. Нам не пробиться.
— Выдержите натиск Войцеховского?
— Настроение у нас бодрое. Я только что осмотрел город, он оцеплен колючей проволокой, прикрыт баррикадами из бревен и снега, защищен пулеметами. Наиболее опасные участки, в том числе лед Ангары, против Московских ворот, минированы. Думаю, с каппелевцами справимся, хотя не исключаем, в крайнем случае, возможности отступления, к которому тоже готовы. Я обязал Следственную комиссию держать наготове конный отряд, — при необходимости вывезем Колчака к партизанам. Но в этой обстановке нельзя дать гарантию, что преступника не отобьют свои. Именно по этой, последней причине подготовлено решение о расстреле. Итак?
Смирнов ответил:
— Что я вам могу сказать, Илья? Постарайтесь сделать все, чтобы адмирал оказался в свое время в Москве. Но если такой возможности нет, если обстоятельства будут особо тяжелы, ревком может на свою ответственность утвердить приговор.
Ширямов, закончив рассказ, закурил, похрустел пальцами.
— Остальное вы знаете. Генерал может начать штурм Иркутска с минуты на минуту.
Добавил:
— В час дня все члены ревкома были оповещены о срочном заседании, Следственная комиссия поставлена в известность о проекте постановления. Ты должен был, Самуил Гдальевич, форсировать допрос.
Ширямов отпил глоток воды из кружки, потер ладонями щеки.
— Решение было принято между двенадцатью и часом ночи. Мы скрупулезно обсудили обстановку и утвердили приговор о расстреле Колчака и Пепеляева. Шестнадцати министрам и генералам, находящимся в тюрьме, решено сохранить жизнь.
Поднялся из-за стола, заключил:
— Отправляйтесь в тюрьму тотчас. Все должно быть кончено до рассвета.
Повторил:
— Поторопитесь. Ишаев предупрежден, ему приказано не отлучаться из тюрьмы и держать караул в боевой готовности.
Потратив четверть часа на телефонные разговоры, Чудновский и Бурсак простились с Ширямовым и вышли на улицу. Моторы автомобилей, стоявших у подъезда, тихо работали: шоферы боялись, что лютый мороз скует воду в радиаторах и держали машины на малых оборотах.
Чудновский и Бурсак ненадолго разъехались: предиргубЧК отправился в «Модерн», чтобы предупредить своих людей о боевой готовности и забежать в комнатушку, где они жили вместе с Ширямовым, а Бурсак — в гостиницу «Националь», отданную под комендатуру и штаб гарнизона.
Было около двух часов утра седьмого февраля, когда председатель ЧК спустился к машине. Сев рядом с шофером, тотчас поднял воротник кожаной тужурки: термометры показывали около сорока градусов.
Автомобиль то и дело содрогался на ухабах, оставляя за собой длинный и почти недвижимый шлейф дыма. Окна в домах были черны, но едва ли кто-нибудь из иркутян спал в эти часы. Выстрелы пушек, бивших из Иннокентьевной, пулеметная дробь и винтовочные залпы, казалось, приближаются к городу с каждой минутой.
На всех рекламных тумбах, дверях учреждений, заборах белело Обращение ревкома, напечатанное крупным шрифтом. ВРК обращался к защитникам Иркутска:
«Час испытания нашей преданности делу трудящихся настал. Враг подходит к городу… Мы должны и будем биться на улицах, за баррикадами, в домах, но не допустим врага к сердцу Сибири…
Да здравствует последний решительный бой!
Да здравствует победа!
Да здравствует власть трудящихся — Советская власть!».
Рядом обычно помещался приказ начальника обороны города:
«Черные тучи каппелевцев у красного Иркутска… Революционные войска свободного народа могучим натиском должны раздавить уже смердящий труп черной реакции».
В тюрьме, выходившей фасадом на берег Ушаковки, было тихо, как в гробу. Но это впечатление быстро рассеялось. В конторе уже находились Бурсак и Ишаев, член ревкома Михей Ербанов, секретарь Следственной комиссии Сергей Мосин и лево-эсеровская дружина, которой предстояло выполнить приговор.
Все, не мешкая, отправились в одиночный корпус. На постах стояли надежные люди, сосредоточенные и готовые ко всему.
Открыли камеру адмирала.
Колчак стоял рядом с дверью в шубе и шапке. Возможно, он боялся холода, а может, ждал, что его вот-вот освободят свои, — он несомненно слышал, как на западе надрываются пушки.
Увидев входящих в камеру людей, адмирал бросил взгляд на Чудновского и побледнел.
— Извольте выслушать постановление ревкома, — сказал председатель ЧК, доставая бумагу.
Колчак слушал приговор вяло, почти равнодушно, и, казалось, не понимал значения слов.
И лишь тогда, когда на него надели наручники, адмирал, будто очнувшись, закричал хриплым чужим голосом:
— А суд? Почему без суда? Это невозможно!
Чудновский нахмурился, подошел к арестанту вплотную, сказал голосом, тихим от сдерживаемой ярости:
— А давно ли вы, господин адмирал, за расстрел по суду? Вспомните свои жертвы, весь тот народ, который вы извели без суда и следствия. Я на вашем месте не стал бы помирать с таким криком. С таким непристойным криком, господин адмирал!
Передав Колчака конвою, Чудновский, Бурсак и Ербанов поднялись на второй этаж, в камеру Пепеляева. Бывший премьер Колчака вскочил с койки и, сотрясаясь от страха, уставился на входящих людей. Он тоже был одет и тоже не спал, понимая, что эта ночь может стать решающей в его судьбе.
Чудновский объявил приказ ревкома.
