Богдан Сушинский - Черный легион
Витцлебен произносил это, не глядя на Ольбрихта. Его старомодное пенсне, доставшееся ему еще, очевидно, от отца или деда, было устремлено куда-то к верхушкам деревьев, в поднебесье. Казалось, фельдмаршал совершенно не заинтересован в Ольбрихте как в собеседнике. Наоборот, изрекаемые им слова были настолько интимно-возвышенными и беспардонно-напыщенными, что присутствие рядом кого бы то ни было выглядело просто-таки неуместным.
Но по существу фельдмаршал все же был прав. Никто в Германии не мог отрицать, что Витцлебен является одним из создателей вермахта, его духовных и командно-штабных вождей. Что, воссоздавая германскую армию образца двадцатого столетия, он сделал все от него зависящее, дабы, вооружаясь «танковыми клиньями», супердальнобойными орудиями и «мессершмитами» воинство рейха смогло воссоединить их с рыцарским духом тевтонцев, традициями старых прусских казарм и саксонского боевого искусства. Ибо никто не может отрицать того, чего не способна отрицать сама История.
Когда весной 1940 года Гитлер возложил на Витцлебена командование войсками, которые должны были войти в Париж, а также присоединить к рейху Бельгию и Голландию, — это воспринималось не просто как назначение, а как дань справедливости.
Ольбрихт не высказал всего этого вслух. Но, заявив фельдмаршалу, что, отдавая ему пост главнокомандующего, они учитывали благоприятный резонанс, который это вызовет среди генералитета, по существу, подвел итог своим размышлениям.
— Само собой разумеется, я совершенно по-иному относился бы к вашему предложению, если бы на посту главнокомандующего вооруженными силами германской армии находился фельдмаршал фон Браухич или, на худой конец, генерал фон Фрич[18] — решил до конца оставаться предельно корректным по бтношению к своим мыслимым конкурентам Витцлебен. — Но когда в роли главнокомандующего выступает этот ефрейторишко, да-да, я могу бросить ему это в лицо!..
— У вас еще появится такая возможность, — заверил его генерал. Зная Витцлебена, Ольбрихт мог поклясться, что, увидев перед собой фюрера, тот задрожал бы от страха. Но сейчас не время выяснять истинность слов. Важны были слова как таковые.
Камни напоминали силуэты отдыхавших на берегу викингов. Их кожаные одежды ожесточились под солеными ветрами странствий, а души окаменели от жестокости их мужества.
— Уверен, у вас нет сомнений в том, что большинство крупных поражений на фронтах, особенно на Восточном, кроется в грубых тактических и стратегических просчетах фюрера.
— Но главный просчет заключается в его стремлении вмешиваться в ход операций, не позволяя командующим армий действовать, сообразуясь с реальной обстановкой на том или ином участке, — поддержал его Ольбрихт. Фельдмаршал должен был почувствовать, что вступает в общество единомышленников.
Но реакция Витцлебена оказалась непрогнозируемой. Вместо того чтобы поддержать и развить мысль генерала, он вдруг недоверчиво покосился на него.
— Так что это вы такое организовали, генерал? Новую фронду? Масонскую ложу, состоящую исключительно из генералитета? Вицмундирный парламент?
— Ни то ни другое, господин фельдмаршал.
— Мы ведь уже немало времени потратили на эту нашу беседу под сенью дуба, а вы так ничего и не сообщили мне, — в упор не расслышал его замечания Витцлебен. — Я солдат, Ольбрихт. Если вам хочется играть в политику, то я для этого не гожусь. Политиканов у нас теперь более чем достаточно.
Ольбрихт задумчиво вглядывался в озерный плес. Он-то считал, что разговор давно пора завершать. Но получалось, что фельдмаршал еще только ожидал услышать от него то главное, ради чего пришел и что, собственно, давным-давно услышал.
— Могу лишь повторить то, что уже сказал, — тон Ольбрих-та стал жестким. — Я уполномочен группой патриотически настроенных генералов предложить вам присоединиться и, когда позволит ситуация, принять пост главнокомандующего германскими вооруженными силами. — Ольбрихт замялся, подыскивая точные выражения. — В детали операции, в результате которой фюрер окажется вынужденным уступить власть более дальновидным политикам, вы будете посвящены несколько позже, поскольку они еще только разрабатываются.
— А они меня не интересуют, — с солдафонской прямотой отрубил фельдмаршал. — Мне все это вообще не нужно знать. Вы там что-то затеваете, ну так действуйте.
— Простите, фельдмаршал, так строить наши отношения невозможно. Успех операции будет зависеть и от того, какое участие в ней примете лично вы. Нам понадобится ваш авторитет. Ясное дело, не сразу, а на определенной стадии, когда настанет ваше время вступать в действие.
— Гиммлер-то хоть с вами?
— Что?! — воскликнул от неожиданности Ольбрихт, чуть ли не отшатнувшись от фельдмаршала.
— Я спрашиваю: рейхсфюрер Гиммлер в вашей компании? Или же вы решили, что можете себе позволить держать его во врагах?
— Нет, конечно, мы не желаем видеть в нем врага. Однако честно признаюсь: он пока что не с нами.
— Тогда какого черта? Что вы сможете сделать без Гиммлера? В его руках СС, гестапо, СД, полиция.
— Ну, что касается берлинской полиции…
— А я не о берлинской, я вообще… — вновь раздраженно прервал его Витцлебен. — Гиммлер, Кальтенбруннер, Скорцени… Думаете, эти люди со своими черномундирниками станут ждать, когда за ними приедут крытые машины с вермахтовцами?
— Но заполучить их не так-то просто.
— Стал бы я толковать с вами, если бы это было просто.
— И потом, появление в нашем кругу Гиммлера может совершенно изменить уже сложившуюся расстановку сил. Если
Гиммлер и согласится на отставку фюрера, то лишь в том случае, когда фюрер сам объявит о ней.
— Вы опять о политике, генерал. А я по существу.
— Прошу прощения, но я тоже по существу, — не сдержался Ольбрихт.
— Вы хотели услышать мое «да»? Что ж, вы действительно услышите его. Но лишь в том случае, когда ваши условия примет рейхсфюрер Гиммлер[19]- Что вы умолкли, Ольбрихт?
— Думаю.
— Думать надо было раньше. До того как решились ехать ко мне. Теперь следует действовать. Как вы будете договариваться с Гиммлером — ваши дела. Но фельдмаршал есть фельдмаршал. Я появлюсь только тогда, когда станет ясно, что смогу принять командование вермахтом. И не забудьте, что фельдмаршала в вашем штабе нужно будет встретить так, как следует встречать по нашим, германским, традициям фельдмаршала и главнокомандующего.
«Господи, когда все это кончится?! — взмолился Ольбрихт, покидая виллу фельдмаршала. — Один и пальцем не пошевелит, пока не убедится, что с нами фельдмаршал Витцлебен, другой требует гарантии, что нас поддержит Роммель. Третий вдруг решил, что начинать следует не с Берлина, а с Парижа, с переворота, который должен совершить командующий парижским гарнизоном генерал Штюльпнагель[20], после чего, получив в качестве мощного тыла французскую группировку войск, можно сразу же повести переговоры с англо-американцами'.. Нет, мы не дотянем до дня икс. Вернее, этим днем станет день нашего ареста. Мы погрязли в торгах. Мы не понимаем, на какую стезю ступили и какой страшной ценой придется расплачиваться всем нам: и тем, кто сразу же сказал «да» и действовал, и тем, кто, артачась, не говорил ни «да» ни «нет», и тем, кто решительно сказал «нет», однако не донес в гестапо… Мы пока что не осознаем, что все мы одной ногой уже стоим на эшафоте».
