Богдан Сушинский - Черный легион
— Слишком мудрено…
— Но доведем мы его до этой же платформы, как до лобного места, и прикончим, — подсказал подпоручик.
— А что, так и будем использовать ее в роли помоста, — согласился Курбатов.
Он действительно мудрил. Но для этого были причины. Подполковник помнил, что два красноармейца находятся вне штабного вагона — на платформе у самого паровоза. Да и машинисты наверняка вооружены. А завершить эту операцию следовало без лишнего шума, без единого выстрела. Здесь, в прибайкальской тайге, делать им больше нечего. Курбатов намеревался добраться на этом эшелоне хотя бы до Красноярска, а это требовало выдержки и осторожности.
— Впереди левый поворот, — вырвал его из раздумья фон Тирбах. — И горный хребет.
— Это нам подходит. Приготовились. Тела сбрасываем направо. Подальше от колеи. Места здесь вроде пустынные.
Когда через несколько минут платформа была очищена, и они по платформам и крышам вагонов вернулись в вагон Тамтосова, там тоже все было кончено. Сам младший сержант лежал проткнутый штыком, но и мертвый продолжал обнимать станковый пулемет: «шибко хороший ружия».
— Но остался солдат, стоявший на посту в тамбуре последнего вагона, — озабоченно напомнил Кульчицкий. Он сидел, привалившись спиной к стенке у самой двери, ведущей во вторую, как бы товарную, часть вагона, не обращая никакого внимания на тела и забрызганный кровью пол. С первого взгляда было ясно, что тихо и быстро убрать красноармейцев не удалось. Дело дошло до рукопашной.
— Грубая работа, — обронил Тирбах, помня о том, как прошла операция на платформе. — Могли завалить весь замысел.
— Ах, подпоручик, подпоручик, — язвительно осадил его Кульчицкий, — трудно нам пришлось бы без ваших замечаний. Были бы с нами вы, все было бы иначе.
— Профессиональнее.
Курбатов давно заметил, что они недолюбливают друг друга. Голубокровный польский аристократ Кульчицкий оказался тем единственным из группы, кто не признал законным присвоение Тирбаху офицерского чина, а уж возведение его в титул барона вообще показалось ему преступной несправедливостью.
Курбатов мог бы и не обращать особого внимания на отношения между этими офицерами, если бы не понимал, что в нелюбви поляка к фон Тирбаху таилась немалая доза нелюбви, а возможно, и откровенной зависти Кульчицкого по отношению к нему, князю. Подъесаул всегда помнил, что при всей древности его рода ни один из Кульчицких так никогда и не возвысился ни до одного из дворянских званий, передавая потомкам только свой гонор, обедневшие имения и клеймо «мелкопоместный шляхтич», появляться с которым в высшем свете было стыдно и недостойно.
— Как считаете, Кульчицкий, можно пробраться к часовому, не дожидаясь остановки? — прервал молчание Курбатов.
— Платформа и два вагона, — не задумываясь ответил подъесаул. — Я проследил этот путь.
— Сможете пройти его? — жестко спросил подполковник, не боясь показывать, что его выбор продиктован спором Кульчицкого с Тирбахом. — Нельзя оставлять этот ствол у себя за спиной.
— За вельку Польшу, — решительно поднялся Кульчицкий. — Что-что, а снять этот ствол мы еще сумеем.
Какое-то время Курбатов, высовываясь из двери, а Тир-бах — из окна, напряженно ждали, чем закончится эта вылазка подъесаула в тыл. Оправдывая их самые мрачные предчувствия, она закончилась тем, что Тирбах увидел: что-то крича от страха, красноармеец спрыгнул с медленно идущего под гору поезда, упал, но тотчас же подхватился и еще бежал и что-то кричал вслед поезду.
Кульчицкий несколько раз выстрелил в него из пистолета, но промахнулся. В вагон к Курбатову он вернулся мрачным, с рассеченной скулой. Куда больнее этой ссадины досаждала ему саркастическая улыбка фон Тирбаха.
— Он ушел, звоны святой Бригитты, — мрачно доложил князю.
Ни Курбатов, ни Тирбах не проронили ни слова. Остальные диверсанты угрюмо ждали реакции командира. Некоторые из них в душе даже радовались, что заносчивый шляхтич Кульчицкий оказался поверженным.
— Он, видимо, услышал шум схватки в вагоне. Или просто заподозрил что-то неладное, — нервно объяснял подъесаул. — Во всяком случае ждал меня. Чуть не пропорол штыком. Хорошо еще, что не пальнул.
— Зато вы пальнули дважды, — напомнил Власевич, избавляя Тирбаха от необходимости выступать в качестве свидетеля. — И оба мимо. Теперь этот ублюдок доберется до ближайшей станции, откуда сразу же свяжутся с Иркутском. А ждать нас будут на подходе к городу.
— Как бы там ни было, мы должны исходить из того, что он ушел, звоны святой Бригитты, — захватив пальцами щеку, Кульчицкий сжал ее с такой силой, что, казалось, готов вырвать весь рассеченный кусок тела.
— Успокоились, господа легионеры, — вмешался Курбатов. — Успокоились. Быстро выбрасывайте тела убитых. Пока что будем готовиться к визиту красных, находящихся в пггаб-ном вагоне. Не думаю, чтобы там не расслышали крик беглеца и пистолетных выстрелов.
Ему молча повиновались.
И летели в придорожные каменистые россыпи тела убиенных, и медленно двигался по прибайкальской тайге мятежный эшелон, увозя в замогильность ночи кровь и ненависть единоверцев.
33
— Это совершенно естественно, что вы обратились именно ко мне. — Небольшой старинный парк, окружавший еще более старинный особняк в деревне неподалеку от Берлина, навевал ностальгические мысли о вечности германского духа и святости его традиций. Тем более что сам престарелый фельдмаршал фон Витцлебен являлся живым воплощением этого духа и традиций. — Когда придет день великого очищения Германии от скверны пивных погребков, кто способен с такой воинской святостью объединить разбросанные по всей Европе силы вермахта?
— Вы абсолютно правы.
Ольбрихт прибыл на загородную виллу фельдмаршала в новом, идеально подогнанном, отутюженном генеральском мундире, и теперь чувствовал свое явное превосходство перед по-домашнему — в серую рубашку и широкие обвисающие брюки — одетым фельдмаршалом. Он всегда считал, что офицер не должен показываться где-либо за пределами своей спальни вне мундира. Это размагничивает его самого и разрушает в глазах окружающих за столетия устоявшийся образ прусского офицера. Внешний вид престарелого отставного фельдмаршала Витцлебена был ярчайшим подтверждением этой изысканно-штабной мысли.
— Нет, я не к тому, что говорю о себе, — величественно жестикулировал Витцлебен, стоя над миниатюрным прудом, берега которого были усеяны невесть откуда завезенными сюда коричневато-бурыми камнями, зарождавшимися где-то на берегах нордических морей. — Но фельдмаршал фон Витцлебен… Нуждается ли это имя в каких-либо рекомендациях? И найдется ли в штабе не то что дивизии — самого захудалого отдельного батальона, офицер, которому это имя ничего бы не говорило?
