Александр Казарновский - Поле боя при лунном свете
– Делать людям нечего.
Почему-то мне показалось, что этот лысый и есть тот самый милуимник . Иначе, с чего бы это он мне вспомнился. А не узнал я его, когда встретил у Дворы потому, что тогда в автобусе было темно, и я не разглядел лица.
– Ты знаешь, – сказал я. – Это или какой-то сумасшедший левак или лоихпатник . В переводе с иврита – пофигист.
Иошуа посмотрел на меня как-то подозрительно, словно пытаясь понять – дебил я, пророк или и то и другое одновременно.
– Сколько ему лет? – поспешил я уйти от обсуждения своей интуиции, чья непререкаемость уже через секунду стала блекнуть в моих же собственных глазах.
– Сорок четыре.
– Жена, дети?
– Вроде есть.
– Вроде или есть?
– Я забыл предъявить ШАБАКовское удостоверение.
– Сколько он получает в своем Совете?
– Понятия не имею.
Красивое выражение – « эйн ли мусаг ». Интересно, оно из древнего иврита калькировалось в русский или из русского в современный иврит?
– Короче, один кандидат у нас есть. Еще ты кого-нибудь запомнил?
Иошуа замотал головой. Потом задумался.
– Был бы у нас свой человек в Совете! Всех бы вычислил, кто работал в тот день.
– Похоже, у нас есть такой человек. Вернее будет. После того, как он, а если быть точным, то она, сама перестанет быть одной из подозреваемых.
Иошуа быстренько в уме сложил один плюс один, вычислил, что получается один и спросил:
– Двора? – Двора.
* * *– Двора Мешорер, Городок.
Трубка наполнилась электронной тишиной, а затем изящный бас объявил:
– Требуемый номер-ноль-три-девять-три-шесть-семь-один-один-девять. Повторяю…
– Алло…
– Дворочка, здравствуйте.
– Кто это?
– Как ваши дела?
– Кто это, я спрашиваю.
– Это Рувен.
– Какой Рувен?
– Который сегодня к вам заходил в датишную моацу .
– Послушайте, Рувен, – возмутилась Двора. – Я же вам не дала свой телефон.
– Сто сорок четыре дал. Вернее дали. Все сто сорок четыре бежали за мной толпою и наперебой умоляли – «Возьми телефон Дворы! Возьми телефон Дворы!»
– Остроумно. Но я не люблю настырных. Если у меня возникнет острое желание, я сама позвоню, Рувен Штейнберг. А до тех пор – потоскуем друг о друге.
С этими словами она повесила трубку. Йошуа вопросительно посмотрел на меня.
– Ее не было дома, я с мамой разговаривал.
Внезапно вылезший из сорокасемилетнего поселенца московский студент-бабник середины семидесятых не мог признаться, что его послали.
Однако послали как-то странно. Мало того, что выяснили мое имя и фамилию – это не очень сложно сделать: иммигрантов из России в Ишуве раз-два и обчелся, а малый рост плюс неженатость делали меня вообще уникальным. Но интересно, что мне об этом же и сообщили. То есть меня послали и не послали. Если это бабий прием, честь и слава. Держать на расстоянии и подавать надежду – идеальный способ влюбить в себя. А вдруг это следование инструкции? С одной стороны ухажер-поселенец – отличный источник информации о том, что делается в Ишуве. А с другой стороны…
Да нет же, скорее всего Двора чиста. Надо лишь исключить один шанс из тысячи потому, что он все-таки есть, и можно крупно влипнуть. А вот чтобы исключить его придется попотеть. Иошуа меж тем все сидел и терпеливо ждал, когда я, наконец, соблаговолю объяснить ему, что – где – когда, а я все не соблаговолял. Потихоньку по линолеумному полуживым ковром паучков стала расползаться скука. Тогда он перешел в наступление и объявил:
– Мишень следующей нашей провокации – Совет Поселений.
– Мишень следующей нашей провокации – Двора, – возразил я.
– Только Двора?
– Главное – Двора.
– Почему именно она?
– Потому, что как только станет ясно, что она здесь ни при чем, мы раскроем ей карты и сделаем ее нашей союзницей.
– Не слишком рискованно?
– У меня с ней намечается контакт. Посмотрим, что это за человек.
– Ты не боишься переборщить с контактами?
– Иошуа, мне не шестнадцать лет, а сорок семь.
– Тебе не сорок семь, а шестнадцать. Все, что до возвращения к Торе – не в счет.
– Ладно, не будем спорить. У тебя уже есть дизайн ловушки?
– Нет. Но это точно не то, что сегодня утром. Хотя бы потому, что в четыре я снова попрусь в лес.
– Значит, я – в три.
– Незачем тебе идти. Сам справлюсь.
– Слушай, Иошуа, я не собираюсь тебя останавливать – все равно бесполезно. Но и ты меня не остановишь. Пойдешь ты – пойду и я. Только объясни мне, зачем.
– Поставь себя на их место. Ты получил информацию о том, что некто собирается приходить в некую географическую точку. Регулярно. А тебе нужно его убрать. Что будешь делать в данной ситуации? Бросишься, очертя голову, с бухты барахты? Или первое утро потратишь на то, чтобы проследить его путь? Может, даже постараешься узнать какие-то привычки? И только на следующий день, все рассчитав… Да, забыл, ты еще проверишь, нет ли у твоей жертвы прикрытия.
– Слушай, а что если они меня засекли?
– Тогда они поняли, что и мы их засекли, – отвечал Иошуа. – И твоего Игоря заберут из Ишува. Втихую. Либо бросят на произвол судьбы.
– Либо… – я провел пальцем по горлу.
– Я же говорю – заберут, – согласился он. – Но вот если они тебя не заметили, то завтра нам будет жарко – хаваль аль азман .
– Ну да, если сегодня следили, то завтра начнут действовать. А что ты про послезавтра говорил? Зачем это?
– Предположим, Игорь связан с арабами. Тебе известны его каналы передачи? Вот он пришел от тебя домой… Что дальше? Ты был у него дома – компьютера у него нет?
– Конечно, нет.
– Значит, связь по e-mail исключается. Так что он делает? Звонит по телефону? Ждет условного звонка? Возможно. И возможно – часиков в шесть утра. Представим, что так оно и есть. Тогда он вообще еще не успел ничего передать. На всякий случай дадим ребятам раскачаться.
– А не слишком ли мы с ними цацкаемся.
– К людям надо быть терпимым. Надо любить их. Заботиться о них. К тому же это палестинцы, угнетенная нация!
Конечно, при этих словах надо было хотя бы из вежливости восхититься его искрометным юмором. Но лень мне было, или, как сейчас говорят, в облом. Вместо этого я откинулся в кресле и уставился в потолок, под которым болталась сиротливая лампочка в шестьдесят ватт, в жизни своей стеклянной не слышавшая ни об абажурах, ни о плафонах.
– Итак, – продолжил Иошуа, не дождавшись взрыва оваций, – лес отпадает. В лес мы ходим для Игоря. Для Дворы нужна другая версия. Но основанная на том же принципе. Окей! Мне не привыкать быть наживкой!
