Евгений Богат - Искатель. 1969. Выпуск №2
— Без десяти секунд, — возразил Джонни Норрис.
— Кто говорил, что этот долговязый не умеет бороться? — спросил человек с большим кадыком. — Он еще положит медведя на обе лопатки!
Никто не знал того, а я знал, что Бруин готов теперь хоть целый день отдыхать так на полу, даже в крепком боксерском захвате.
Когда хозяин балагана Солвей Медоуз вбежал и увидел, заглянув в клетку, как мы лежали там рядышком, у него сделался такой кислый вид, точно он куснул недозрелую хурму.
— Двадцать минут! — крикнул Ким Кайфер.
— Что здесь происходит, Джонни? — сердито спросил Солвей Медоуз.
— Старик Бруин не может одолеть его…
— Бросьте вы болтать! — крикнул кто-то в толпе. — Этот долговязый сам сейчас одолеет медведя! Он борец хоть куда.
— Двадцать четыре минуты! — объявил Ким Кайфер.
— Долговязый говорил, что пробудет со старым Бруином пять минут, а может быть и подольше, — кричал высокий болельщик с похожими на руль усами, — а сделал куда больше, чем говорил!
— Двадцать пять минут! — воскликнул Кайфер.
И в этот момент медведь спокойно перевернулся на спину. В толпе поднялся неистовый шум: люди орали, визжали, свистели…
— Давайте счет, рефери! — требовали болельщики. — Бруин положен на обе лопатки!
Бруин даже не собирался вставать. Его огромная пасть была открыта так, что можно было сосчитать все его сверкающие белые зубы.
— Ты, наверно, применил какой-нибудь запрещенный прием? — крикнул Джонни Норрис.
— Нет, — едва переводя дух, ответил я. — Можете убедиться, что ваш медведь не ранен и не ушиблен. Он устал, но очень доволен.
— Это первый случай, чтобы кто-то поборол Бруина, — сказал Солвей Медоуз.
— Первый случай, чтобы кто-то пробыл с ним более двух минут, — заметил Эл.
Из-за криков публики трудно было расслышать, что еще они говорили. Джонни Норрис заставил Бруина покинуть мои объятия и сразу же убедился, что тот невредим: Бруин хлопнул его по голове с такой силой, что Джонни отлетел к противоположному концу клетки, споткнулся, помотал головой и, потанцевав на месте на дрожащих ногах, тяжело шлепнулся на пол.
— Ну что вы на это скажете! — удивился Эл.
— Вы видите, что я не причинил старичку Бруину никакого вреда! — сказал я Солвею Медоузу. — Но справиться с таким медведем нелегко!
— Двести двадцать пять долларов… — сказал человек с галстуком-«бабочкой». — Подумать только!
Солвей Медоуз вывел меня из клетки, а Эл при помощи кого-то еще вытащили оттуда Джонни, чтобы он мог отлежаться в более удобном месте.
— Вот так же старый Бруин расправился с Хоуком Уивером, — сказал, глядя на Джонни, высокий бородач. А усатый болельщик, веснушчатый человек с галстуком-«бабочкой» и многие другие окружили меня, подхватили к себе на плечи и торжественно вынесли из балагана. Меня пронесли по всей ярмарочной площади Лэндсбурга с ликующими выкриками: «Вот он, знаменитый борец! Он положил медведя на обе лопатки!»
И все смеялись, кричали и махали руками. Женщины подбрасывали вверх свои носовые платки. Я был героем в этот вечер, но никто не знал, как я этого добился. Мне уплатили деньги, но сказали, что медведь больше бороться не будет.
Я не рассказал никому, какого друга обрел в Бруине. Не рассказал также и о том, что у меня когда-то был ручной медведь на одном из полуостровов на Мичигане, где я пытался заняться рубкой леса. Поэтому я знал, что медведи очень любят, когда им почесывают между ушами или поглаживают живот.
Вероятно, я поступил не совсем честно, но ведь Молли и ребятишкам надо было есть! Я приласкал старого Бруина и за это обрел достаток.
Перевели с английского М. КОПЕЛЯНСКАЯ и А. ШАПОШНИКОВАВасилий ЧИЧКОВ
ТРОЕ СПЕШАТ НА ВОЙНУ[1]
Мы получили бумажки, на которых были написаны наши фамилии и время увольнения в город.
Начистили сапоги и вышли на улицу.
— Может, такси возьмем? — небрежно сказал я Вовке.
— Аэростат не хочешь? — съязвил он и кивнул в сторону сквера, где, привязанный толстыми канатами к земле, тускло серебрился аэростат воздушного заграждения. — Нет, Коля, откуда же сейчас такси? Все, что может послужить фронту, уже давно только на него и работает. А вот трамвай пока, слава богу, транспорт сугубо мирный.
…В стареньком вагоне, окна которого, подобно всем окнам Москвы, были крест-накрест заклеены полосками белой бумаги, мы стали предметом всеобщего внимания. Новенькие гимнастерки, по два кубика в петлицах.
Кондукторша была сама любезность.
— Товарищи лейтенанты, — сказала она с улыбкой, — наш трамвай идет через центр.
— Спасибо, — ответил я вежливо.
Кондукторша, наверное, приняла нас за иногородних.
Мы стояли на задней площадке и смотрели на город. Он был не такой, как всегда. Он был тихий и грозный. Окна полуподвалов, забитые мешками с песком, стальные ежи на перекрестках, машины, разрисованные словно зебры. На небе по-июльски ярко светило солнце, а одежда у прохожих была темная.
Трамвай подходил к Манежу. Сколько раз зимой я бывал здесь на елочном базаре! Горит огнями елка до неба. Кругом ларьки, словно сказочные снежные замки и пещеры. За прилавками деды-морозы: «Покупай игрушки, блестки, фонарики, бенгальские огни». Все кажется волшебным в этой морозной ночи, наполненной шумом ребячьей толпы и песнями, которые разносят над площадью мощные репродукторы.
Сейчас Манежная площадь была серой и пустой. Она казалась ненужной в городе.
А за ней, за этой пустой площадью, высятся шпили кремлевских башен. Все начинается там! Оттуда идут приказы. От этой мысли меня даже бросило в радостный озноб и захотелось приложить руку к козырьку.
А трамвай уже мчится по улице Герцена. Скоро кинотеатр «Повторного фильма», наш «Повторный». Мы бегали сюда смотреть фильм «Красные дьяволята» шесть раз, «Чапаева» смотрели семь и еще «Броненосец «Потемкин», «Мы из Кронштадта», «Истребители»…
Трамвай пересек площадь Восстания и покатился с горки к зоопарку. Это уже началась наша Красная Пресня! Мы знали здесь каждый камень мостовой, каждый забор, каждый проходной двор.
Ребята с нашего двора никогда не выходили из трамвая на остановке. Если у зоопарка сойти — до дома далеко, если на следующей остановке — Малой Грузинской, тоже идти порядочно. Нужно было спрыгнуть с трамвая на ходу, точно против Волкова переулка.