Густав Эмар - Медвежонок Железная Голова
Мужчины сели на лошадей и стали во главе отряда, который тотчас двинулся вслед за ними.
Когда отъехали шагов на сто от дома, дон Торибио Морено спросил:
— Вы возвращаетесь в Картахену, дон Хосе?
— Куда же вы хотите, чтоб я ехал? — изумился губернатор.
— Откровенно говоря, я не ожидал, что мы так скоро вернемся в город; я полагал, что ваше визит к дамам будет продолжительнее и что, пока вы отдыхаете, у меня будет время съездить на свою ферму, находящуюся здесь поблизости.
— Правда, я и забыл, что, если верить слухам, вы купили прелестное поместье на расстоянии двух-трех выстрелов от деревни.
— О! Это полуразвалившаяся жалкая лачуга, — с живостью вскричал дон Торибио, — потому-то я и прошу позволения оставить вас. Там производятся некоторые поправки, я и не прочь был бы невзначай нагрянуть к своим работникам.
— Я не спешу; хотите, мы поедем вместе?
— О нет, как можно!
— Почему?
— Во-первых, я должен поддерживать свою славу богача, друг мой, и не желаю вовсе лишиться ее, продемонстрировав вам свое приобретение в его нынешнем виде; во-вторых, признаться ли вам, я не знаю, где разместить вас, там все вверх дном. Итак, мой любезный дон Хосе, лучше послушайтесь меня и спокойно продолжайте путь к городу, а мне позвольте следовать по своим делам.
— Пусть будет по-вашему! Но вы знаете, что я скоро жду вас в своем дворце, у нас сегодня большое собрание.
— Я не замедлю явиться.
— Обедайте у меня без церемонии, что будет проще.
— Не отказываюсь; подождите меня до семи часов. Быть может, я представлю вам еще одно лицо.
— Кого же?
— Капитана своей шхуны «Санта-Каталина», которая пришла сегодня утром из Веракруса.
— Это человек из хорошего общества?
— Моряк, но очень приличный, к тому же прекрасный игрок.
— Так постарайтесь привести его ко мне, особенно если он богат, — сказал со смехом дон Хосе.
— Надеюсь привести. Во всяком случае, подождите меня до назначенного часа.
— Хорошо.
И они разъехались.
Дон Хосе Ривас крупной рысью отъехал от деревни со своим конвоем, тогда как дон Торибио вернулся в нее, то есть повернул назад к Турбако, но, проехав несколько шагов в этом направлении, сошел с лошади и с минуту тщательно поправлял мундштук, в котором нечего было поправлять, потом снова вскочил в седло, сперва, однако, удостоверившись, что граф и его конвой скрылись за поворотом дороги и что нигде вокруг не видно ни души.
Тогда дон Торибио круто свернул вправо, немного погодя опять влево, очутился на опушке леса и поскакал по глухой тропе, с обеих сторон окаймленной частыми деревьями, густая листва которых образовывала над его головой непроницаемый свод.
Спустя четверть часа он достиг жалкого шалаша из сплетенных ветвей, какие устраивают вольные охотники и деревенские жители для защиты от солнечного зноя и страшных ливней.
Рослый детина с бледным лицом, изможденным от выпавших на его долю невзгод и лишений, но с мрачным и решительным выражением сверкающих глаз, внезапно вырос у входа в шалаш, заслышав стук конских копыт.
Человек этот, в расцвете лет, гордо драпировался в гадкие лохмотья неопределенного происхождения; за поясом у него были заткнуты длинный нож и топор; обеими руками он опирался на дуло буканьерского ружья, которое поставил перед собой, и насмешливо поглядывал на приближающегося дона Торибио.
Мексиканец остановил лошадь перед самым шалашом.
— Ты войдешь? — спросил по-французски вместо всякого приветствия хозяин шалаша.
— Войду, — ответил дон Торибио на том же языке, — если только у тебя найдется, где спрятать мою лошадь. У меня вовсе нет охоты оставлять ее таким образом на виду посреди дороги.
— Не беспокойся на сей счет, — возразил незнакомец, взяв лошадь под уздцы, — слезай и ступай в шалаш.
Дон Торибио повиновался, а его странный собеседник увел лошадь и скрылся с ней в чаще леса.
Внутренность шалаша была, если только подобное возможно, еще жальче наружного вида. В одном углу ворох сухой травы служил постелью; в середине яма с тремя камнями заменяла очаг, два-три бычьих черепа выполняли назначение стульев; старый, совершенно пустой матросский сундучок без крышки, чугунный котелок и две-три плоские деревянные чашки без ручек, скорее напоминавшие тарелки, — вот и вся обстановка.
Вероятно, давно уже знакомый с ней, дон Торибио Морено окинул убранство шалаша равнодушным взглядом, уселся на бычий череп, потом достал из портсигара сигару, закурил ее и в ожидании хозяина преспокойно стал пускать к потолку клубы.
Тот явился почти немедленно.
— Черт возьми! Аромат-то какой! — посмеиваясь, сказал вошедший. — Славные сигары ты куришь! Вот что значит быть богатым!
— Возьми! — небрежно подал незнакомцу свой портсигар дон Торибио Морено. — Что с моей лошадью?
— На мягкой подстилке и с вязанкой корма перед собой. Он выбрал сигару, закурил ее о сигару дона Торибио, потом возвратил портсигар и сел напротив него. На минуту установилось молчание.
Два человека исподтишка наблюдали друг за другом, но, видя, что гость упорно молчит, хозяин шалаша наконец решился заговорить.
— Давно тебя не было видно в этих краях.
— Я завален делами.
— Бедняга! И все же ты вспомнил о старом товарище.
— Разве не были мы братьями-матросами?
— Правда, но очень давно, и после того много что произошло. Ведь было это в экспедицию Монбара Губителя на Маракайбо. Помнишь?
— Еще бы!
— Однако ты, вероятно, приехал не для того, чтоб поговорить со мной об ушедших временах? Скорее, полагаю, ты имел в виду потолковать о настоящем, если не о будущем.
— Ага! Ты угадал, Бартелеми!
— Не надо быть колдуном, — с презрительной улыбкой возразил другой, — чтобы угадать, что если ты приезжаешь ко мне, то, вероятно, имеешь во мне надобность.
— Ну, я буду откровенен с тобой, старый дружище. Да, ты мне нужен.
— На все согласен, брат, я до смерти скучаю без дела. Но предупреждаю, это тебе обойдется недешево.
— Назначай свои условия, — холодно ответил дон Торибио.
— Стоит ли того дело?
— Стоит.
— Слушай же, ты всегда был человеком тайных козней и скрытных замыслов. Когда испанское судно, на котором я был пленником, встретило тебя плывущим в одиночестве посреди моря, ты объяснил свое странное положение весьма туманно. Вдобавок ты выдал себя за мексиканца, и я притворился, что не узнаю тебя.
— Я не забыл этой услуги.
— Гм! Это было естественно между флибустьерами, особенно между братьями-матросами. Но менее естественно то, что случилось со мной в Сан-Франциско-де-Кампече: ты не помог мне, как я был вправе ожидать, но бросил меня, хотя был свободен и пользовался почетом у испанцев. Я догадывался, что некий удар ножом, который мне нанесли одной темной ночью в гавани, отчасти исходил от тебя.
