Мойра Янг - Кроваво-красная дорога
— Нет, — говорит Хелен. — Не думаю, што они это сделали.
Моё сердце так и колотитца в груди. Я хватаю её через решетку клетки. Нахожу её руку и крепко сжимаю её ладонь между своих рук.
— Хелен, што такое? Ты што-то знаеш. Скажи мне.
— Я не хочу, — говорит она.
— Просто скажи, — говорю я. — А ну живо говори.
— Хорошо, — говорит она. — Саба, Джон Траск был моим отцом.
* * *
Как бы мне хотелось увидеть её лицо, заглянуть ей в глаза и понять говорит ли она мне правду. Я сильно сжала её руку.
— Не лги мне, — говорю я.
— И не думала, — говорит она. — Клянусь, што это правда. Саба, твой брат в большой опасности. У Тонтонов на нево все права.
— Он здесь? В городе?
— Не думаю, — говорит она. — Нет, мне кажетца они забрали его в место под названием Поля Свободы.
— Где это? — говорю я.
— На север отсюда, — говорит она. — Глубоко в Черных горах. Туда трудно добратца. Они скрыты ото всех.
— Поля Свободы, — говорю я. — Лью в Полях Свободы. Што еще ты знаешь?
— Слушай, Саба, — говорит она, — если он находитца в Поля Свободы, это значит, што Король заполучил его.
— Король? — спрашиваю я. — Никогда о таком не слышала.
— Ему принадлежит Хоуптаун, — говорит она. — Город и близлежащие земли, куда ни глянь. ДеМало его человек. Он его правая рука.
— А што по-поводу Распорядителя боев?
— Он делает только то, што ему велят, — говорит она. — Будь то Король, ДеМало и Тонтоны, которые типа, как в его... личной армии. Вот тех ты должна боятца.
— Што еще? — говорю я. — Я должна знать все.
— У Короля невсё в порядке с головой. Да там на самом деле у всех што-то не то с башкой. Они верят в странные вещи. Сумасшедшие. Мой отец тоже в это верил.
— Твой отец, — говорю я. — Джон Траск.
— Да. Он был одним из них. Тонтоном, шпионил на короля. Теперь он мертв, но он определенно был в Серебреном озере тем днем. Я был еще малышкой, но я помню, как он вернулся на Поля Свободы и как он был взволнован, когда рассказывал, што нашел однаво, нашел мальчика.
— Нашел, какого мальчика? — говорю я.
Она молчит.
— Хелен! — говорю я.
— Я не хочу рассказывать тебе, — шепчет она.
— Ты должна, — говорю я. — Пожалуйста, Хелен. Продолжай.
— Он сказал, што нашел мальчика, — говорит она. — Мальчик рожден, штобы быть убитым в день летнего солнцестояния. Убит для того, штобы Король жил.
* * *
У меня засосало под ложечкой. Дыхание перехватило.
— Я... я не... понимаю, — говорю я. — Што он имел в виду... убить его, што бы жил Король? О чём ты болтаеш?
Она начинает говорить быстро. Понизив голос, штобы никаво не потревожить.
— Это всё иза чаал, Саба. Ты же видела это место. Все здесь жуют его или курят. Бешеный пёс, камерные охранники, все, кто приходит посмотреть бои. И только один человек контролирует чаал. Он его выращивает, собирает урожай и поставляет.
— Король, — говорю я.
— Потому што есть всего одно-единственное место с благоприятными условиями для его выращивания. Нужна плодородная почва, нужное количество света и дождя.
— Поля Свободы, — говорю я. — В Черных горах.
— Торнтоны рыщут в поисках людей, забирают их на Поля Свободы и держат их там в рабстве, заставляя на них работать на полях.
— И они контролируют их с помощью чаал, — говорю я.
— Теперь ты улавливаешь мысль, — говорит она.
— Тот, кто контролирует чаал, управляет всем и вся. В его руках всё могущество, — говорю я.
— Это Король, — говорит она.
— Но... я все еще не понимаю, — говорю я. — Как все это связанно с Лью?
— Каждые шесть лет, в канун летнева солнцестояния, они приносят в жертву мальчика. И мальчик не может быть абы каким. Ему должно быть восемнадцать лет и он должен быть рожден средь зимы в период зимнева солнцестояния.
У меня встали дыбом волосы.
— Лью, — говорю я.
— Король верит, што когда мальчик умирает, дух этова мальчика, его сила переходит ему, она переходит Королю. И его власть продлеваетца еще на шесть лет.
— Но это... безумие, — говорю я.
— Я же тебе сразу сказала, — говорит она. — Король болен на всю голову. Но он в это верит. А раз уж он в это верит, то верят и все остальные. Это всё чаал, Саба. Просто достаточное его количество и люди тупеют, становятца медлительными, настолько, што ими легко управлять. Слишком много этой дряни и люди становятца не управляемыми, как толпы в Колизее, когда боец бежит, загоняемый этой самый толпой, после проигранова третьева боя. Как Бешеный пёс. Один раз сорвался и уже не возможно остановитца. А они и не хотят останавливатца.
— Но приношение жертвы, — говорю я. — Поверить не могу.
— Знаю, как это звучит, но это правда. Я сама видела. Сейчас канун летнева солнцестояния, прошло уже шесть лет со времен приношения жертвы. Твоему брату восемнадцать. Он был рожден посреди зимы, в период зимнева солнцестояния. Теперь настала его очередь.
— И они узнали о Лью от твоего отца, — говорю я.
— Да. Как я уже и сказала, он рассказал им о Лью. Ко всему, они приглядывали за ним все эти годы, штобы убедитца, што ему не будет приченен никакой вред.
— Наш сосед, — говорю я. — Поверенный Джон. Вот, што значит он имел в виду, когда говорил, што присматривал за ним все эти годы.
— Не вини его, Саба, они бы заставили его это сделать.
— Но почему они не забрали Лью сразу же после рождения? — спрашиваю я. — Или потом? Зачем нужно было дожидатца нынешнева момента?
— Потому што им нужен был парень сильный духом. И они позволили ему жить вместе с его семьей, жить свободно, штобы его дух окреп и стал сильным.
— Лью был сильный, когда они явились за ним, — шепчу я.
— Чем сильнее он будет, кодга умрет, тем сильнее будет Король. Слушай, Саба, — говорит она, — осталось меньше месяца до летнева солнцестояния. Если ты хочеш спасти своево брата, ты должна найти способ выбратца отсюда. Ты должна...
Дверь в камеру распахиваетца и входит Бешеный Пёс, каритан дозорных. Он вертит в руках длинную тонкую палку. Он уже накурился чаал, глаза горят, чему-то то и дело смеетца про себя. Охранники освещает ему путь с факелами.
— Как поживают мои девочки сегодня вечером? — говорит Бешеный Пес.
Девушки борцы в общей камере тут же просыпаютца. Они вскакивают на ноги жмутца к стенам, прячась в тени, так, што он не может видеть их, штобы к чему-то да придратца. Я остаюсь лежать на своей койке до таво момента пока не распахиваетца дверь.
Он проводит своей палкой по прутьям решетки.
— Подъем, — говорит он. — Папочка хочет поигратца.
— Хелен, — говорю я. — Двигай!
Она застывает от ужаса, все еще сидит возле решетки камеры, на том же месте где сидела, когда мы разговаривали.
