Николай Романов - Встреча с границей
— Один-ноль в твою пользу! А ну еще что-нибудь скажи. Иванов молчит — это понятно. А ты за какую провинность слова закрепостил?..
По возвращении на заставу я целый день пролежал пластом. Правда, сутки отдыха были узаконены для всех, кто поднимался в горы. Но когда я узнал, что сержант Гришин и Чистяков в этот день выступали в сборной волейбольной команде заставы, чуть не заплакал от обиды.
КОГДА КРИЧАТЬ „УРА“?
На второй день было не легче. Ступни ног распухли, колени не сгибались. Болел каждый сустав, каждая косточка. Пока натянул сапоги, на лбу холодный, пот выступил.
И все-таки настроение было радостным, приподнятым. И когда меня вызвали в канцелярию, я шел бодро, торжественно, как, наверное, ходят только на дипломатические-приемы. Сержант еще позавчера намекнул на эту встречу. Он не был расточителен на похвалу, но, когда спустились с гор, обронил: «Капитан останется доволен». Даже рядовой Чистяков протянул мне чугунную лапищу и подарил одно слово: «Молодец!»
Начальник заставы поднялся из-за стола.
— Здравствуйте, товарищ Николай Иванов! Ну как, отдохнули?
— Так точно! Готов выполнять новые задания!
Глаза капитана сузились, стали колючими:
— А вот «ура» кричать рано.
Вбежал дежурный и доложил, что начальника заставы ожидают дружинники. Капитан сразу поднялся, оставив меня наедине со своими мыслями. Теперь я уже знал, о чем пойдет наша беседа. Конечно, все как будто правильно: тренировка, закалка, опыт, постепенное втягивание. Но если бы капитан знал, что у меня с земляками был и другой разговор...
В первый день после спуска с гор к моей кровати подсел Петька.
— Здоро́во, следопыт!
— Мое почтение.
— Героя разыгрываешь?
— Разыгрывал бы, как ты, шута, да что-то не получается.
— Таланта не хватает?
— Вероятно.
— А знаешь, как я устал тогда? Жуть! Совсем обезножил.
— Да ну?
— Вот те и ну! Сам лежит бревном, а еще нукает.
— Ты зачем пришел?
— Навестить больного.
— Слушай, Петька, тебе все равно не удастся разозлить меня. При первой же возможности я снова пойду в горы. Понял?
Стручков ухмыльнулся:
— Как не понять. Не успел ступить на заставу, а уже за лычками тянешься. Ждешь не дождешься, когда мы с Ванюхой встанем перед тобой во фрунт: что прикажете, ваше ефрейторское высокородие? Жуть!
— Уходи отсюда к чертовой бабушке, пока я не запустил сапогом в твою рыжую образину!
Петька насмешливо козырнул, повернулся кругом и, топая во всю силу длинными ножищами, скрылся в коридоре. Я подумал: когда он дурачится — выправка у него отменная, а когда старается — выглядит чучелом. И в голове все шиворот-навыворот. Расстроил все-таки, кривая каланча.
Вскоре после Стручкова подошел Лягутин.
— Как я завидую тебе, Коля! Понимаешь, не верил, что капитан разрешит. А наутро хватился — ни тебя, ни Петьки.
Он заставил меня как бы заново повторить путешествие в горы. Шагал след в след, останавливал, возвращал назад, обижался, если я не мог более или менее связно рассказать о каком-нибудь отрезке пути. И все равно остался недоволен. По его мнению, я должен был увидеть огромные цирки, дремлющие кратеры потухших вулканов, катакомбы, сталактитовые пещеры, движущиеся лавины ледников. Он как хотел, так и расправлялся с горами: сдвигал, рушил, засыпал вулканическим пеплом. И никак не мог усидеть ни на табуретке, ни на кровати, ни на подоконнике. И вдруг надолго умолк.
— Теперь после Стручкова не пошлют, — горестно вздохнул Ванюха. — Мало того что сам сдрейфил — других запугивает. Слушать тошно. Но ведь есть чудаки, верят. Попытался было вмешаться — куда там. Поднимись, говорит, сам, тогда и вякай. — Ванюха скользнул по мне потухшими глазами. — Слушай, Коля, я слышал, что с теми, кто возвращается с левого фланга, капитан лично беседует. Если вызовет, попроси за меня. Скажи, что не все же такие хлюпики, как Стручков...
«Вот теперь и попроси, — размышлял я, ожидая капитана. — Самого не пустят. Представляю, как будет злорадствовать Петька...»
Хлопнула дверь. Начальник заставы снял фуражку и сел напротив меня.
— Кто вас тут обидел?
— Кроме вас, здесь никого не было, — неожиданно выпалил я.
Капитан Смирнов с любопытством разглядывал меня.
— Ну что ж, откровенность за откровенность. Не люблю крайностей. Ни тогда, когда преувеличивают трудности, ни тогда, когда раньше времени кричат «ура». Вы, верно, думаете, что пограничная наука закончилась вместе с программой учебного пункта? Наоборот, она только начинается. Буду рад, если покажете такое же упорство в учебе, как при первом подъеме в горы.
— И при втором.
— Даже если он будет труднее первого?
— Да.
Я поразился собственной смелости. Что-то новое, упрямое и незнакомое поднималось во мне. Капитан встал.
— Вызов принимаю! А теперь скажите, этот ваш земляк...
— Петька? — бухнул я и покраснел.
— Кажется, Петька, — улыбнулся капитан. — Он и раньше был таким болезненным?
Я не ожидал этого вопроса и смутился. Конечно, Петька симулировал. Правда, сержант мог принять его «недуг» и за чистую монету, но уж я-то как-нибудь знаю своего земляка. У него и раньше никогда не хватало терпения довести начатое дело до конца. А тут такое испытание! И все-таки... В конце концов, служба только начинается. Она может захватить и его, как захватила тех, чьи фотографии висели на Доске отличников в ленинской комнате.
— Эта болезнь излечима, товарищ капитан, — не очень уверенно ответил я.
— Вот и давайте лечить сообща.
Я не сразу понял, куда клонит начальник заставы. Оказывается, дело не только в Стручкове, хотя он и подлил масла в огонь. Кто-то еще до него «поработал» с молодыми, нагнал страху. Может быть, даже неумышленно. Девятая застава в самом деле тяжелая: ее все знают в отряде. Из прошлогоднего призыва многие отсеялись: не выдержали первого знакомства с левым флангом. Причем, по убеждению капитана, у большинства не хватило сил не физических, а духовных.
— Вот и давайте лечить сообща, — повторил он. — А лучшее лекарство — личный пример. Поднимитесь разок-другой в горы — и все поймут: не боги горшки обжигают. Но через силу не брать!
— Ваше доверие оправдаю, товарищ капитан!
Снова заболели все косточки. На кой черт я выпалил эту фразу? Сначала оправдай, а потом кричи «ура». Да и тогда, когда оправдаешь, надо ли кричать?..
НА ВИСЯЧЕЙ СКАЛЕ
Наша девятая застава — кавалерийская. Петьку Стручкова от одного этого слова мутило, как при морской болезни. А стоило подать команду выходить строиться на конную подготовку или на уборку лошадей, его лицо становилось серым, как суровое полотно.
