Николай Стуриков - Сотый шанс
В сплоченной группе умели держать тайну о побеге, эсэсовских ищеек близко не подпускали. Вспышка Димы Сердюкова была приглушена, он вновь работал в аэродромной команде.
Обязанности каждого члена экипажа были обговорены не раз.
Кривоногов, например, твердо знал, как убрать тормозные колодки, придавленные скатами колес.
— Нажимаю на защелку, складываю колодку и вытягиваю на себя.
Соколов знал, что ему надо убрать четыре красных струбцины с рулей.
— А у кого будет винтовка?
— Как у кого? — спрашивал Корж. — Это же давно решено. Если появятся солдаты, подпускаю ближе и прицельно…
— Постой, постой, — Девятаев стал серьезнее. — Я вожусь в кабине, немцев не вижу… А их группа…
— Да, надо сразу сказать тебе.
— То-то. Выстрел из винтовки — тревога. А я дам очередь из пулемета. На это никто не обратит внимания: обычная пристрелка оружия.
— Пулемет — это дело мое, — как-то сказал Кутергин.
— А где он, в самолете?
— Пока не знаю. Как залезу — сразу увижу.
Эта деталь пока оставалась неясной.
В одно время продумывали и такой вариант, когда высокий Петр Кутергин в шинели со связанного старичка-вахмана подводил группу к самолету. Но если самолет неисправен?.. А если в кабине летчик?.. Под оружием заставить его вырулить на взлетную полосу?.. А может, он успеет по рации передать пару нужных слов?..
Нет, когда есть свой летчик, нужно лишь одно: скрытно подойти к «хейнкелю», на который укажет Михаил.
И вот в комнате блокового камрада восседают трое. Здесь было самое надежное укрытие для «политикана»: дружкам Кости-морячка не найти его. А Володя подал вареную картошку:
— Подкрепись, «именинник».
И, пока не дотрагиваясь до картошки, Михаил спросил:
— Видели, как перед сумерками немцы копошились у командирского «хейнкеля»? Снег сами разгребали. Значит, самолет к чему-то готовили.
— Ясно: к полету, — догадался Кривоногов.
— Если ясно, то уясним еще. Во-первых, Володя, завтра собери в команду всех наших, подыщи у мастера работу поблизости от «хейнкеля». И подумаем, как избавиться от охранника. Может, свяжем в капонире?
— Если бы наш старичок, то другое дело. А то ведь чистый гад, — вознегодовал Соколов, — кобель цепной! Прихлопнуть!
Кривоногов согласно кивнул.
— Иван, сможешь?
— Опыт имею.
— Нужно одним ударом. Не допустить выстрела, иначе…
Видимо, вспомнив первую встречу с Девятаевым и про свой тесак, Корж повторил:
— Опыт имею. Но в случае чего — подсобит Петька Кутергин, на него сразу и шинель одевать…
— Будем действовать по обстановке. Команду слушать мою. Я за вас и за себя отвечаю, — убедительно закончил Девятаев. — Отвечаю перед Родиной!
Встревоженные, в комнату блокового зашли Кутергин, Емец, Зарудный…
С какой стати?
Оказалось, они узнали, что озлобленная группа «морячка» по всем закоулкам ищет «политикана». Их ненавистная мысль предельно ясна: «Нечего валандаться, к ногтю его!»
Долго столько «гостей» здесь оставаться не могли — скоро отбой и может вернуться камрад.
— В прачечную, к Володьке, — посоветовал Зарудный.
В прачечной пахло мыльной водой, стираными мантелями, густым потом.
Володя никого не ожидал и, когда вошли Девятаев с Соколовым, как-то неестественно встрепенулся, стал набрасывать грязное белье на ящик для мусора. Но, увидев Зарудного, веселее шевельнул уголками губ.
— Только «ура» не кричать. Наша армия форсировала Вислу, идет по Польше к германским границам. Все.
Посмотрел испытующе на Девятаева:
— Тебе остается два дня… Выдержишь? Силенок хватит? Ты сколько весил полгода назад, когда летчиком был?
— Примерно, девяносто килограммов.
— А сколько терял после боевого дня?
— Какие-то пустяки, — Девятаеву почудилось на миг, что его испытует вновь медицинская комиссия. Жаль, нет в ней доктора Воробьева из Кляйнкенигсберга. Нет Пацулы, Ворончука, Федирко, Цоуна — летчиков, которых бы в сегодняшней ситуации нечему было учить. И Грачева нет, и Китаева… Где они теперь? Вырвались на свободу или еще разделяют его участь?
— Сколько в тебе сейчас? — прервал минутные размышления Володя из прачечной. — Примерно, сорок пять. И ты поднимешь самолет, в котором тонны?..
— Его поднимут моторы. Мое дело ими управлять.
— А гайки там всякие знаешь?
— По дороге, если сейчас не разобрался, разберусь.
— Как прилетим в Москву, сразу про все маршалам доложим, — у Коржа было такое выражение лица, будто ему действительно присвоили адмиральское звание.
— Утро вечера мудренее, — подытожил Соколов. — Пора расходиться, уже отбой.
Сняв долбанки, Девятаев проскользнул мимо задремавшего дежурного в свой барак. Бандюги его не подкарауливали. Улегся на своей постели, но заснуть не мог. Мысленно просматривал приборную доску «хейнкеля», запоминал и еще раз проверял себя, какие стрелки должны зашевелиться, забегать при включении зажигания, сколько времени дать на прогрев моторов, как опробовать рули, запросить разрешение на взлет… Вопросов — рой. На все, казалось, дал ответы.
Но как все окажется на деле?
Неуемные мысли захлестывались, перерубали одна другую.
…Крутила метель, когда бригада разгребала снег на стоянке «юнкерса». В капонире ни летчиков, ни техников. Только тяжелый самолет, десять пленных да охранник с винтовкой.
Неожиданно Михаил уловил моторное тепло. Значит, двигатели прогреты, значит, можно…
Его взгляд, впившийся в пустую кабину, перехватил Соколов.
— Сейчас? — спросил загоревшимися глазами.
Девятаев оценивал положение. Если лететь на самой малой высоте?.. Если посадить «юнкерс» на брюхо?.. А если это будет не наша земля?.. Ох, сколько этих «если»…
— Нет, Володя, разобьемся.
В бригаде были готовы растоптать конвоира, готовы лететь хоть в метель, хоть во вьюгу, хоть в пургу. Они не были летчиками, не знали, что их может «подловить» в таком полете, какие препоны им уготованы.
Как объяснить это?
Михаил, опомнившись, проклинал себя за молниеносную вспышку, за эти соблазнившие его прогретые моторы…
— Нельзя, «не выйдет.
Если бы он был один-одинешенек, то представься такой случай, мог бы вскочить в кабину, ринуться в небо. Но он не мог оставить товарищей, и они надеялись на него, доверяли и верили ему.
«Нельзя, разобьемся».
И едва произнес эту фразу, как поблизости загрохотал тягач-вездеход. На нем привезли к «юнкерсу» бомбы.
Пленные с облегчением вздохнули и переглянулись: свой летчик не успел бы запустить моторы…
