Андрей Баширов - Оборотни Индии
На следующем привале отец объявил, к немалой радости своей охраны, что они могут возвращаться. Прощаясь с нашими людьми, я попросил их передать привет всем друзьям и знакомым. Я помню также, что дал им старую и потертую рупию, попросив передать ее моей сестре, чтобы она носила ее на шее как амулет, который напоминал бы ей обо мне. Страшно подумать, при каких обстоятельствах я через много лет вновь увидел эту монету.
Этим же вечером, уже после отъезда нашей охраны, мой друг сообщил отцу, что до Индора осталось всего два коротких перехода, и предложил пройти их разом за один день. Он пояснил, что ради этого, если согласен отец, нам надо будет пуститься в путь еще затемно, иначе нам не поспеть. Он добавил, что если носильщики паланкина не станут соглашаться на такой изнурительный марш, то он легко уговорит их, посулив им целого барана, которого он сможет получить почти бесплатно у своего знакомого старосты в одной из деревень на дороге. Мой отец, похоже, немного обиделся на него и сказал, что у него хватит денег заплатить не только за несчастную овцу, но и поднести носильщикам хорошие подарки, если те согласятся идти весь день без отдыха.
— Очень хорошо! — согласился с ним мой друг и со вздохом и не без зависти добавил: — Раз вы готовы на такие расходы, то вам и решать это. У нас же, у бедных солдат, увы, нет ничего, кроме нашего оружия.
— Да, я могу себе это позволить! — сказал отец и, не скрывая гордости, похвастал: — У меня сейчас хватает денег. Я продал дом и землю, чтобы не нуждаться, когда я начну служить у раджи Индора.
— Вот здорово! — восхитился я. — У тебя, наверное, есть тысяча рупий!
— А что, если и побольше? — сказал он и переменил тему разговора; мне же показалось, что мой друг и его противный приятель украдкой обменялись при этом многозначительными взглядами.
Было совсем темно, когда мы отправились в последний переход до Индора. Неожиданно начался дождь, дорога размокла и сделалась скользкой. Вскоре носильщики поставили паланкин на землю и заявили, что далее идти во мраке и по такой грязи они отказываются. Отец ввязался с ними в ожесточенную перебранку; я же проснулся, вылез из паланкина и спросил у моего приятеля разрешения ехать с ним на лошади. Он согласился, правда, на этот раз не так охотно, как ранее, однако посадил меня перед собой, после того как носильщиков все же заставили идти дальше. Оглядевшись, я заметил еще, что не вижу нескольких солдат, и спросил, где они. Мои слова привлекли внимание отца, и он тоже спросил у моего друга, куда они действительно делись. Тот беззаботно ответил, что они ушли немного вперед, устав ждать нас, поскольку из-за этих проклятых носильщиков наш караван продвигался слишком медленно.
Когда, двигаясь вперед, мы достигли русла почти пересохшего ручья, окаймленного зарослями небольших деревьев, мой друг слез с коня, сказав, что хочет попить и что я могу немного проехать без него. Прежде чем конь вынес меня на другой берег, я услышал позади себя чей-то отчаянный крик, а затем и шум схватки. Испуганный, я повернулся в седле, чтобы посмотреть назад, не удержавшись, упал на камни, устилавшие дно ручья, и сильно рассек себе кожу на лбу.
Вскочив на ноги, я увидел, что те самые солдаты, которые, как было сказано, якобы ушли вперед нашего каравана, вместе с другими грабили наш паланкин. Я завопил от ужаса. Один из солдат подбежал ко мне, и я узнал в нем того самого противного Ганешу, который приходил в караван-сарай.
«Мы забыли о тебе, щенок!» — взревел он страшным голосом и, набросив мне платок на шею, чуть было не удавил меня, однако его успел остановить мой друг. «Не тронь его!» — крикнул он и схватил убийцу за руки. Между ними вспыхнула страшная ссора, и оба они вытащили сабли. Что было дальше — я не знаю. От боли и страха я потерял сознание и упал на месте.
Я очнулся, почувствовав, что кто-то пытается влить воду мне в рот. Первое, что я увидел, были тела моего отца и матери. Рядом с ними лежала груда трупов, в которой я узнал Чампу и носильщиков паланкина. Я бросился к матери, но тут же опять потерял сознание, увидев, как страшно выглядело ее лицо — глаза вылезли из орбит, а прикушенный синий язык торчал наружу!
Когда я вновь пришел в себя, испытывая мучительную боль в шее и на рассеченном лбу, то оказалось, что я лежу на земле рядом с моим другом. Он говорил мне ласковые слова, пытаясь утешить меня, но, вспомнив все, я в исступленном гневе стал кричать на него, называя его убийцей моих родителей и требуя, чтобы он убил и меня. Услышав шум, Ганеша, пытавшийся задушить меня, подошел к нам.
Что говорит этот маленький мерзавец? — вскричал он и обратился к моему другу: — Ты что, превратился в женщину, Исмаил? Немедленно набрось ему платок на шею и придуши, а если боишься, то давай это сделаю я!
Ганеша и мой защитник Исмаил опять начали ожесточенно ссориться, а я обругал Ганешу самыми гадкими словами, которые только знал, и плюнул в него. Ганеша, мерзко сквернословя, развязал свой шейный платок и хотел было убить меня, но Исмаил оттолкнул его, взял меня на руки и отнес далеко в сторону. Он успокоил меня, как мог, говоря, что теперь я буду его сыном. Он наложил мне на шею повязку из зеленых листьев и дал мне выпить воды с сахаром. Видимо, в нее было добавлено немного опиума, потому что я тотчас же заснул глубоким сном.
Наше путешествие до деревни, где жил Исмаил, продолжалось еще несколько дней, и я ничего не помню кроме того, что Ганеши с нами больше не было. Прибыв домой, Исмаил представил меня молодой, красивой женщине, которую звали Мириам, сказав, что я, Амир Али, ребенок одного его недавно умершего родственника и что он усыновил меня. Так я остался жить в их семье, со своими новыми родителями, и постепенно совершенно забыл о прошлой жизни, вспомнив о ней не без посторонней помощи лишь в самом конце дней своих, о чем я поведаю позже.
Новая семья
Мой отец, Исмаил, занимался торговлей — продавал ткани в нашей деревне. Он проводил каждый день в своей лавке, отпуская товар, но я частенько примечал, что ему не очень-то сиделось на месте — иногда он явно нервничал, как будто мучимый каким-то тайным страстным желанием, был чем-то озабочен и рассеян. По временам он исчезал куда-то на много дней и возвращался, обычно везя с собой много тканей и другого добра. Я по-прежнему был зеницей ока Исмаила и его жены, Мириам, которая, не имея своего ребенка, очень любила и баловала меня. К сожалению, во время очередного исчезновения Исмаила она заболела болотной лихорадкой и умерла.
Так шли годы. Я все чаще задумывался о том, чем же все-таки занимается мой отец. К нему опять по ночам приходили какие-то люди, никак не похожие на торговцев, и вели с ним долгие разговоры. Когда эти люди собрались у нас в очередной раз, я решил подслушать, о чем же они все-таки говорят, и спрятался за ширмой, стоявшей в дальнем углу той комнаты, где они беседовали. Гости и отец говорили все время на каком-то совершенно непонятном мне наречии, но в конце концов один из них, пожилой человек с окладистой бородой, обратился к Исмаилу на нашем родном хиндустани.
