А Адалис - Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4
«Нет, девушка, нет каракурт, лежит сто шугал: помирать — воняет».
«Ерунда какая, — подумал он, и туг же поправился: — Легенда — ерунда, а Куль-Искандер существует. Есть тут места и почище Куль-Искандера. Например, Кара-Куль. Неисследованная земля — terra incognita, что ли, как это там говорится?.. Советская земля!»
К горлу бурно подступила радость.
— Выбрать по карте, где пожутче, а потом, глядишь, открытие… Искать, поднять на ноги учреждения, если что-нибудь важное…
Он стал осторожно пробираться между спящими в поисках Козодоевского. Козодоевский спал на спине, раскрыв рот и раскинув руки. На худом лице обострился и стал еще горбатей забавный немецкий нос. Кисея, защищающая от комаров, сползла под подбородок и скомкалась, как нагрудничек у младенца.
Сереже стало беспричинно жаль товарища. «А, впрочем, ведь и Борис рад отведать приключений, опасностей, воздуха неизвестных стран», — успокоил он себя, с наслаждением вытягиваясь рядом на жесткой и пыльной кошме. Сквозь сон томили приятные, но навязчивые мысли: завтра расквитаться с караваном, обмозговать, прикинуть, и в путь — далеко, далеко…
Глава вторая РАЗГОВОРЫ
Джелал сидел около очага, сложенного из камней, и прислушивался к бульканью утренней шурпы[7]. Русский ака уже сказал о своем намерении отколоться от каравана, и Джелалу было досадно.
«А еще обещал в Москву взять, — с горечью думал он, — учить, Комсомол показать. Москва — большой город. Далеко, интересно».
Джелала тоже тянуло вдаль, но на запад. Городской сирота, он не имел дома и служил переводчиком у купца, ехавшего с караваном. С Сережей и Козодоевским он встретился в Шахрисябзе на базаре. Он помог им примкнуть к каравану, рассказал множество самаркандских историй и научил Сережу играть на двухструнном дюторе. Теперь юноша твердо знал: отпустить их — значит самому остаться навсегда в своей жаркой стране. Уговорить остаться — невозможно можно. Джелал взял дютор и стал тихонько напевать, как всегда, когда размышлял о чем-нибудь трудном.
— Плохо мне жить в Самарканде, скучно мне жить в Шахрисябзе.
Скучно мне жить в Китабе, плохо мне жить в Андижане.
Одинока луна на небе, и я одинок на земле…
Русский хороший товарищ, обещал меня взять в Россию,
А теперь он забыл об этом и сам уезжает в горы…
Одинока луна на небе, и я одинок на земле.
Для того, чтоб за ним поехать в очень хороший город,
Я должен за ним поехать в очень опасные горы,
Одинока луна на небе, и я одинок на земле…
Как я за ним поеду? Есть у меня хозяин…
Джелал осторожно отложил дютор в сторону: решение пришло само собой. По старой привычке хитрить, он решил ничего не сообщать пока русским и стал снова с улыбкой глядеть в кипящую шурпу, пока ее не сняли с очага.
Во дворе два рослых таджика поливали пыльную стоптанную землю. В углу под навесом трубил, вытянув шею, тощий маленький ишак.
Расстроенный Козодоевский умывался из кувшина. Он подозвал Джелала:
— Что, Джелал, плохо ехать на Кара-Куль?[8] Сережа хочет — меня зовет.
Джелал помедлил:
— Я не был Кара-Куль. Не знаю.
— А что вчера купец говорил, когда я спал?
— Черный купец Искандер-Куль говорил. Купец не говорил Кара-Куль.
— Ах, так! Искандер-Куль, а не Кара-Куль?
Борис закусил губу.
Утром, чем свет, друг рассказал ему о своих планах и коротко повторил легенду черного купца. Со дна пухлого саквояжа была извлечена карта-сорокаверстка. Уже во время утреннего разговора Козодоевскому показалось странным, что купец запамятовал самое интересное: какое-то заклинание на счастье. Борис, притворявшийся сам перед собой марксистом, скрывал свой интерес ко всяким заговорам, заклинаниям, легендам, всему, что он объединял под научным названием фольклора[9] и собирал, как якобы литературный материал. В глубине души он почти верил им, но слово «мистик» в устах Сережи казалось ему обидным. Сережа фольклора не собирал, и тем более многозначительным представился Козодоевскому тот факт, что беседа с чернобородым была передана скомкано и даже извращенно.
«Надо последить за Сережей, попытать», — подумал Козодоевский, и с этого момента будущее путешествие приобрело для него долго недостававшую прелесть авантюры.
Джелал продолжал вопросительно смотреть в лицо «руссу».
«Может быть, и он причастен», — промелькнуло в белокурой голове. Козодоевский сделал вид, будто припоминает:
— A-а, подожди, подожди, Джелал! Это не тот ли купец, что торгует какой-то особенной бирюзой?
Джелал заинтересовался.
— Бирюза — первый камень, ака. Замечательный камень. А почему ты про это знал?
— Мне один мулла говорил.
— Что говорил?
— Что купец с черной бородой около Дюшамбе бирюзой торгует.
— А может, этот не эта купец.
— Может быть. А он высокий?
— Высокий.
— Борода черная?
— Черная.
— Халат золотом шитый? — жарил Борис со слов Сергея.
— Ай, халат, очень хороший халат!
— Ну, наверно, тот самый.
— А ты, ака, купил хотеть бирюза?
— Подожди, Джелал, я сейчас.
Он бегом пересек двор. Дверь чай-ханы загораживала широкоплечая фигура Сережи.
— Куда ты девался, Борис, шурпа стынет?
Козодоевский провел рукой по лбу, потом придумал:
— Ты слыхал, у чернобородого твоего какие-то особенные английские консервы. Нам бы нужно в дорогу.
— Эх ты, вспомнил! Чернобородый уже уехал. А ты откуда знаешь?
— А давно уехал?
— Минут 15–20. А ты откуда знаешь про консервы?
Козодоевский метнулся.
— Подожди, я сейчас. Тошнит…
Дороги была пуста. Низкие дувалы, освещенные ярким утренним солнцем, слепили глаза. Шагах в двухстах, где дорога заворачивала и сливалась с желтой стеной, брел одинокий халат.
— Эй, ака, ака! — заорал Козодоевский.
Халат обернулся.
— Где дорога в Дюшамбе?
Старик неопределенно показал влево. Козодоевский приметил вдали пыль и колеблющихся верблюдов. Через десять минут призового бега верблюды стали яснеть. Кто-то из погонщиков заметил бегущего и караван задержался Борис сразу узнал по описанию чернобородого купца.
— Я к тебе, ака, на минутку.
— Ну-ну, зачем служить могу?
Купец был в серой бурке. В руках у него светились янтарные четки.
— Ты, ака, говорил вчера моему товарищу легенду про Куль-Искандер. Мы хотим пойти туда.
Чернобородый молча перебирал сияющие зерна.
