Татьяна Догилева - Жизнь и приключения Светы Хохряковой
Я присела на кровать. Он протянул руку и начал нежно гладить мое лицо, словно пытался запомнить его руками. Я не выдержала, сползла на пол, схватила его ладони и стала их целовать. Он лежал, неподвижно глядя в потолок, и спокойно говорил:
– Нет таких слов, чтобы описать мою благодарность судьбе и Господу за подарок – встречу с тобой. Ты скрасила последние годы моей путаной жизни. Я не чувствовал старости, глядя на тебя. Мне нравилось в тебе все, даже недостатки, и только мужская несостоятельность не позволила мне вести себя иначе, чем я себя вел по отношению к тебе. Это и к лучшему. Неизвестно, как бы ты среагировала на любовь иностранного чудаковатого старика. Мог случиться фарс. Фарсы хороши только на сцене, но вообще я не поклонник этого жанра. А так во мне жили очень светлые, хрустальные чувства. Это было прелестно. Да, девочка, благодаря тебе у меня была прекрасная старость. Тебе и театру, разумеется.
Слезы беззвучно лились из моих глаз, я прятала лицо в маленьких ладонях Антона.
– Поплачь, но недолго, – ласково сказал Антон, – побереги свои чудесные глазки. Ты многое пережила, но еще больше тебе предстоит пережить. У тебя будет трудная судьба; у таких, как ты, не бывает простой. Будут минуты, когда тебе не захочется жить. Помни – только Господь Бог волен решать, сколько тебе жить и когда тебе умереть. – Он вдруг хохотнул. – Меня всегда потрясала твоя способность самосохраняться. Природа заложила в тебя живучесть кошки. Я на нее надеюсь. И запомни еще – в жизни бывают кризисные ситуации, когда кажется, весь мир от тебя отвернулся, – знай, есть люди, которые всегда будут на твоей стороне, что бы ты ни натворила. И сейчас мы будем говорить с этими людьми. Принеси мне телефон.
Он долго набирал какие-то цифры, а когда соединили, радостно закричал:
– Алё!
Там, видимо, тоже обрадовались и так кричали, что мне было слышно. Антон весело что-то объяснял собеседнице, но та заплакала.
– Мерседес, Мерседес! – успокаивал он собеседницу. И начал строго давать указания.
Он говорил долго, но уловила я только четыре слова: «Забирай меня домой, в Испанию».
Эти слова были из испанской песни, которую я часто ему пела. Там испанец, оказавшийся на чужбине, обращался то к облакам, то к ветру, то к горному орлу и припев: «Забери меня домой, в Испанию!» Красивая такая, печальная песня.
– Вы уезжаете в Испанию? – спросила я.
– Да, умирать надо на Родине, – было мне ответом.
– Нет-нет! В Испании прекрасная медицина, там доктора поставят вас на ноги!
Я так волновалась, что почти кричала. Он ласково улыбнулся и согласился со мной:
– Конечно, поставят.
– И вы вернетесь!
– Конечно, вернусь. А может быть, ты приедешь за мной. Испания – прекрасная страна, тебе там понравится. Веришь, нашей семье принадлежит поместье со старинным замком, все это очень захудаленькое, но впечатление производит. Семья старается держаться вместе и очень гордится своими дворянскими корнями, хотя сами давным-давно простые сельские жители, деревенщина, держат виноградники и собирают урожай вместе с наемными рабочими. Открой нижний шкаф буфета, там лежат несколько бутылок нашего вина. Достань одну и приготовь стол, мы будем дегустировать вино семейства Пинто-Гомес.
Я все исполнила, поставила два хрустальных бокала и приготовилась открыть бутылку штопором, но была остановлена хозяином:
– О нет! Открывать вино – дело мужчины.
Он медленно встал с кровати, подошел к столу и взял бутылку из моих рук; элегантно, одним уверенным движением избавился от пробки, разлил вино по бокалам и предложил мне стул:
– Прошу вас, прекрасная сеньорита. – Сам уселся напротив и поднял бокал: – За вас, моя дорогая Светлана!
Я благодарно кивнула и пригубила вино. В винах я не понимала абсолютно ничего, предпочитала сладенькие сорта, а это, наоборот, отдавало немного горечью, было необычного темно-бордового цвета, который завораживал, если долго на него смотреть.
– Ну, каково? – поинтересовался Антон.
Я не знала, как правильно оценить напиток, и в смущении молча смотрела на Антона.
– Не правда ли, волшебно? – подсказал он.
И я облегченно вздохнула:
– Очень правильное слово – «волшебно».
– Добавим волшебства.
Антон встал и направился к аудиосистеме. Я вскочила помочь ему, но он жестом остановил меня – сиди. Он поставил диск – я сразу узнала Шопена, – зажег две свечи и поставил их на стол, убрав верхний свет. Движения его были не быстрыми, но уверенными. Так, под прекрасную музыку, при свечах, мы молча пили темнобордовое вино, смотрели друг на друга, и каждый вспоминал что-то свое. Никогда в жизни у меня не было такого вечера, и я знала – больше и не будет. Душа моя рыдала, но сама я была спокойна. «Печаль моя светла…» – бились в голове строки великого поэта. Вино закончилось, и я поняла, что пора уходить, встала и сказала:
– Спасибо, дон Антонио, за прекрасный вечер.
Он тоже поднялся, подошел ко мне:
– Счастлив, что не разочаровал вас, сеньорита!
– Это был самый чудесный вечер в моей жизни, – честно призналась я.
В благодарность он поцеловал мне руку, но, поцеловав, руки не выпустил, а я взяла его за другую. Мы стояли, взявшись за руки, и смотрели, смотрели друг на друга, словно не насмотрелись за целый вечер.
– Прощай, – сказал он нежно.
– Прощайте, – сказала я и поцеловала его.
Губы наши лишь слегка соприкоснулись. И, больше не взглянув на него, я спокойно вышла из комнаты.
Домой пришла очень поздно, и именно тогда первый раз увидела Манечку и Ильдара, спавших вместе. Они лежали, обнявшись, на разложенном диване и даже во сне улыбались. Оба такие молодые, такие красивые, просто Ромео и Джульетта. Я вздохнула только – и пошла спать.
Утром я вяло пыталась образумить Маню:
– Ты хоть понимаешь, что делаешь?
– Понимаю, – счастливо и серьезно ответила она, – я люблю!
– Ильдар очень непростой человек, – настаивала я. – Это здесь он так изменился, что даже пугает меня. А вообще-то он…
– Он ангел, он самый лучший на свете, он дарит мне настоящее счастье. Я о таком и мечтать не могла.
– Счастье твое будет недолгим.
– Пусть. Я это знаю. Когда все неприятности кончатся, он вернется в свой мир, там я ему не буду нужна, да и мне тот мир совсем не нужен. Зато я буду знать, что у меня была настоящая любовь. – И вдруг засмеялась: – Что-нибудь от нее да останется!
Тут вошел Ильдар. Они не таясь поцеловались, и Маня начала хлопотать вокруг возлюбленного. Он все время пытался помочь ей, но она не позволяла. Я смотрела на них и чувствовала себя почти старухой. И не верила, что все это может кончиться хорошо.
Я допила чай, собиралась помыть за собой посуду, но Ильдар приветливо остановил:
