Николай Романов - Встреча с границей
В очаге приветливо затрещали мелкие поленца, веселый огонек вырвался из своей каменной ограды и начал со всех сторон облизывать алюминиевый котелок. Кусок неба над входом в пещеру сразу потемнел, как будто на него наплыла тяжелая дождевая туча...
Я не мог бы ответить, что мы ели, но то, что это была самая вкусная пища за всю мою жизнь, готов подтвердить под присягой. Впрочем, ели не все. Стручков, разморившись от тепла и усталости, моментально заснул. Ефрейтор Железняк попытался растолкать своего подопечного.
— Вставай, еда стынет.
Но даже этот довод не подействовал.
Тогда ефрейтор решил прибегнуть к крайним мерам, которые применяются при обмороках: обдал Петьку водой из фляги.
— Отстаньте от меня, я заболел.
— Что у тебя болит? — не унимался Железняк.
— Голова.
— Очень хорошо! Это первый признак, что у тебя голова есть.
Но Петька так и не поднялся. К моему удивлению, Гришин отнесся ко всему этому спокойно. Он приказал Железняку остаться со Стручковым и, когда тот отойдет, спускаться вниз.
— Может быть, вам тоже вернуться, товарищ Иванов? Как самочувствие?
— Прекрасное! — сказал я громче, чем следовало, чтобы слышал земляк.
Сержант, кажется, заметил, что я покривил душой. Но не ползти же трусливо вниз, как Петька? Половину пройти и сдрейфить. «А вдруг это только начало? — с опаской подумал я. — На трое суток выходим». Все равно. Этот поход я тебе посвящаю, Люба!
Теперь мы шли втроем: сержант, рядовой Чистяков и я. Между прочим, за всю дорогу Чистяков не сказал еще ни единого слова. Он дышал тяжело, но ступал так основательно, точно врубался в твердый грунт. Выражение лица было строгим, озабоченным. Я расхрабрился и попросил у него тяжелый вещевой мешок, в который перекочевало много предметов от оставшегося внизу Железняка. Но Чистяков даже не удостоил меня ответом.
Впереди горный кряж рассекало глубокое ущелье. По-видимому, оттуда же вырывалась пока еще невидимая пограничная река. Ее гул все нарастал, становился тревожнее, словно напоминал, что мы приближались к черте, которая делит мир на два лагеря. Но сержант свернул влево, к каменным завалам. Почему мы снова удаляемся от границы? Ведущий словно почувствовал мой вопрос.
— Обходим открытый участок. Он просматривается с сопредельной стороны. А там не должны знать, когда мы входим и выходим из ущелья. И вообще пограничный закон таков: видеть все, а самому оставаться невидимым.
Вот и прячемся за каменные глыбы, а просветы между ними преодолеваем ползком. Около одного задержались.
— Иванов, что-нибудь заметил?
Отсюда, с господствующей высоты, видно все, как на ладони. На той стороне никакого движения. Те же каменные завалы, та же серая громада гор, та же мертвая тишина. Только небольшой ручеек, переливаясь на солнце, прыгал по камням в узенькой расщелине.
— А поближе?
Напрягаю зрение до боли. Ни одной живой души. Но не зря же чего-то добиваются от меня?
— Вот как работают, стервецы! — не то одобрял, не то возмущался Гришин. — Смотри правее. Видишь одинокую ступенчатую скалу? Там наш парный наряд. Сигнализируют, что все в порядке, происшествий нет.
«Да, вот это искусство!» — позавидовал я.
Последний бросок, и внизу, в черной пасти ущелья, показалось стальное лезвие реки. Крутой спуск по скользким сырым камням. Чем ниже, тем плотнее сумрак, пропитанный холодной влагой.
А вот и берег — узкая, округлая гранитная полоса, устланная цветным плитняком. Не разобрать, то ли шелушатся стены, то ли сама река, расшалившись, сдвинула сюда эту разноцветную мелочь. Над нами нависла серая громада скалы. Вода расточила ее, и мы движемся, словно в чреве какого-то окаменевшего чудовища. Шум воды здесь сочный, густой, его усиливает мощный резонанс стен.
Русло реки круто уходит вправо. Оттуда вырывается взбешенный поток воды. Он пытается снести вставшую на его пути угловатую скалу. Схватка не на жизнь, а на смерть. Смотрю на эти взбунтовавшиеся силы природы и чувствую себя маленьким, беззащитным. Сейчас вода собьет меня с ног, оглушит и унесет, как щепку, Я не сразу соображаю, что уже не иду, а стою. Да собственно, дальше и идти некуда, разве только броситься в этот кипящий водоворот. Разъяренный горный поток сточил нашу береговую полосу.
Еще одно чудо природы. Слева в большой трещине скалы крутые ступени. Сержант, показывая на них, знаками предупреждает: скользко, взбираться осторожно. Чистяков пытается перекрыть гомон реки:
— Считай ступени, тогда подъем покажется легче.
Я невольно настораживаюсь. Должно быть, впереди что-то страшное, раз Чистяков заговорил. И начинаю считать... Двадцать пять, двадцать шесть... Нет, лестница искусственная, от природы нельзя ждать таких милостей... Тридцать пять, тридцать шесть... Кто же ее строил?.. Сорок девять... На пятидесятой отдыхаем...
Сто двенадцать, сто тринадцать... Третья остановка... Стараюсь не смотреть вниз, покруживается голова. Правда, за мной Чистяков. Страхует...
Четыреста восемьдесят... Арифметика больше не помогает. Сердце стучит, дыхание перехватывает, ноги подламываются от усталости. Теперь полуразрушенная гигантская лестница, по которой шли в начале пути, показалась бы Невским проспектом...
— Все! — торжественно объявляет сержант. — Семьсот тридцать две ступеньки.
«Ага, значит, и старшина когда-то считал», — успеваю подумать я и беспомощно валюсь на широкую площадку.
Сидим долго. Начинаю понемногу приходить в себя. С площадки хорошо видно каменистое ложе реки. В одном месте вода словно попадает в какую-то чертову мельницу, перемалывается на шершавых жерновах, кипит и белой пеной стекает вниз по гранитным желобам. Но дальняя перспектива не радует. Река вновь пропадает за поворотом, обрывая свой бег. Попробуй идти по ее следу. Это не наш лесной ручеек с овальными спокойными омутами.
— Подъем! — бодро скомандовал сержант и начал разминаться, как на утренней зарядке. Чистяков неодобрительно покосился на своего начальника: дескать, тоже мне, нашел место, где ногами дрыгать.
От лестничной площадки берет начало наш новый маршрут. Скала как бы сдвинулась влево, оставив довольно широкую панель. Вот уж к этой работе человек не причастен. А справа, на чужой стороне реки, гладкая отвесная стена. От одного взгляда на нее начинает кружиться голова.
Построились треугольником: впереди сержант, справа, от ущелья Чистяков. Но очень скоро приходится вновь перестраиваться. Идти можно только гуськом. Инстинктивно жмусь ближе к стене, царапаюсь о камни автоматом, вещевым мешком. Интересно бы взглянуть вниз на пенящуюся, клокочущую реку, зажатую отвесными скалами. Отсюда она, должно быть, сказочно красива. Только вот о красоте той рассказать будет уже некому. Даже страховка Чистякова не поможет. Потом начинаю гадать, что произойдет, если встретимся с нарушителем. Кто кому уступит дорогу?..
